бы между нами ни происходило, в работе он всегда мне доверял и понимал, что диплом для меня лишь формальность для газет.

Ему было сложно мной управлять даже с помощью денег, и сейчас я видел в его глазах понимание, что ради этих восьми месяцев я готов пойти на многое. Механизм в его голове был запущен, и он просчитывал, как это можно обернуть в своих интересах.

Только я чувствовал, что за этот разговор мне ещё воздастся и цена будет высока. Ради Алёны я заключал сделку с дьяволом, которым являлся мужчина напротив, с моими глазами и фамилией.

Отец давно мечтал окончательно переложить часть своих дел на меня, как открытого бизнеса, так и теневого. И то, что было закрыто от общественности, представляло для него куда больший интерес. Я не всегда играл по-честному, и ангелом совсем я не был, но мне претило то, что я делал ради него, и я сам себя ненавидел за те дела, которые совершал, но на данный момент выбора не имел. Он будет поручать мне разбираться с самой грязной частью работы, считая, что так учит жизни и без этой школы успехов в России мне не достигнуть. Может, оно так и было, не знаю, он ещё жил по понятиям тех лет, которые дали ему сегодняшние возможности.

Пока закон работает на тех, у кого больше денег, связей, – ничего не изменится, поэтому я не видел своего будущего в этой стране.

Если руки моего отца были по локоть в крови, то мои ещё не успели так испачкаться, но я не сомневался, что отцу будет выгодно лишить меня, как он рассуждал, бесполезных попыток заработать иначе, а может быть, и для того, чтобы, имея на меня компромат, и дальше продолжать руководить мной как марионеткой.

Не стал задерживаться дома, да и домом он мне не был. После ухода матери я жил в интернатах до двенадцати лет, где отец навещал меня время от времени. С двенадцати, когда, должно быть, отец решил, что я из себя уже что-то представляю как личность, он позволил жить вместе с ним и его меняющимися одна за другой женщинами.

***

Больше город Н. меня не душил, и отвращение к нему, появившееся, как только я сюда приехал, ушло. Мне было всё равно, где находиться, главное, знать, что Алёна рядом.

Последнее время я жил только ею. Чувства, которые я испытывал к ней, были для меня открытием. Никогда не думал, что человек может быть настолько родным и близким. Её запах, звук её голоса, смеха, вкус кожи и губ, всё было моим, и я жадно поглощал те крохи времени, которые она способна была мне уделить.

Да, меня чертовски пугали эти перемены. Алёна, не прилагая никаких усилий, связала меня невидимыми путами, и я не собирался себя из них вызволять, да и не смог бы, как ни пытался, а я пробовал, сознавая, что у неё слишком много власти и при желании она способна меня уничтожить.

Мне было совершенно не ясно, как я жил прошедшие годы без этих ощущений. Но одновременно с ними пришли и другие, новые для меня эмоции. Страх её потерять, боязнь, что она ко мне не испытывает и малой толики тех безумных эмоций, что рождаются во мне, когда она поблизости. Дичайшая, не свойственная мне ревность, когда я видел взгляды мужчин на неё.

Я знал, что Алёна считает себя обычной, не примечательной особой, но на деле всё было иначе, просто она была настолько поглощена своим миром, что не замечала окружающего.

Несмотря на всю внутреннюю волю, что копилась в ней, она казалась мне хрупкой и ранимой. Хотелось закрыть собой от внешнего мира, чтобы никто не мог причинить ей боли. Надеюсь, это ещё не грань помешательства, радовало одно – сооружать изолированный звуконепроницаемый подвал порывов пока не возникает.

Я не знал причин, по которым она так фанатично отдаётся спорту. Иногда мне казалось, что это её способ жить и справляться со своими эмоциями, через боль, пот и кровь сбитых мозолей.

Вопросов о том, сколько продлится это наваждение, я себе больше не задавал, при этом испытывая одновременно и наслаждение, и муку. Мозг отказывался работать по годами выстроенным алгоритмам: познакомился, потрахался, забыл.

Ежедневно мне приходили сообщения от девушек, которые хотели залезть ко мне в штаны, а я вёл жизнь праведника, потому что не получал от девушки, которую считал своей, ничего кроме поцелуев и касаний. Но даже невинные поцелуи с ней были ярче и красочнее, чем порой секс с другими. Она была невинна, и меня будоражило осознание того, что именно я буду её первым, хотя никогда этот момент не имел для меня какого-либо значения. Собственно, мысли о том, что я хочу быть последним, меня тоже посещали.

Когда она вышла от врача, я испытал огромное облегчение. Сам не понимал, какой груз был на плечах, пока она не сказала, что всё позади. И эта дурацкая встреча со сводным братом, чтоб ему неладно было. Смотрел на то, как он рассказывает ей нелицеприятную часть моего прошлого, словно на крушение поезда, страшно, а оторваться невозможно. Мог бы остановить его раньше, вытолкать из-за стола ещё до того, как он посмотрел в её сторону, но во мне родилось какое-то дикое желание узнать, оттолкнёт ли она меня, узнав часть правды обо мне.

И когда она не вернулась, я получил ответ на вопрос. Хостес сказала, что моя спутница забрала свои вещи в гардеробе и ушла. Стоял на улице, пытаясь понять, куда она может пойти. Вроде в Москве у неё никого не было, но мало ли, она знала многих товарищей по спорту, и большинство из них жили в столице. Осталось несколько вариантов, и очень надеялся, что выбрал верный, между железнодорожным и автовокзалами.

Рыжеволосая девчонка сразу бросалась в глаза, да ещё в таком коротком платье, что проходящие парни сворачивали шею, а я недоумевал, как она умудряется не замечать эти сальные взгляды.

Остановился, наблюдая за ней. Разве мог её отпустить? Смогу ли я вообще когда-нибудь позволить ей уйти? Такой вариант развития событий разлился жгучей болью в грудной клетке, так что дышать становилось трудно. И сейчас я не чувствовал, что дышу, не чувствовал, что сердце бьётся, потому что она не хотела принимать меня.

По иронии, она видела в основном положительную сторону моей натуры, а что будет, когда столкнётся с тёмной?

Мы смотрели друг другу в глаза в отражении стекла,