— Я знаю Виндзор очень хорошо, так как королевская семья, особенно Ее королевское Высочество всегда была добра и демонстрировала мне большую привязанность. Только сегодня я пил чай с Викторией и узнал о свадьбе принцев Уэльских этим мартом. — Он вопросительно приподнял бровь: — Возможно, это удивляет вас?

— Я вижу, что вы очень загадочны, сэр, — я опустила глаза, думая, почему здесь стоит Парвати с бриллиантом и это увязывается с такими близкими связями с королевой. Но я только вежливо спросила: — Вы живете теперь в Лондоне?

— Я жил не только в Лондоне, но и в других британских городах! Кажется, что кампания предпочитает, чтобы я находился вне досягаемости, вдали от любых дистабилизирующих процессов, которые могли бы опрокинуть их статус-кво. Я даже удостоился чести называться «черным принцем Пертшира», в этом месте располагалась моя резиденция. Я не отрицаю, что люблю деревенскую жизнь, но там часто бывает уныло и одиноко, нет никаких посетителей, чтобы развлечь или позабавить. — Он задумался, затем широко улыбнулся и заключил: — Но теперь мне предоставили дом в Кенсингтоне, где теперь проживает также моя мать.

Когда он упомянул свою мать, я почувствовала себя странно. Мое сердце забилось быстрее, и передо мной ясно возник образ молодой женщины в длинных шелковых одеждах, с гладкими темными волосами, свободно спадающими на плечи, и красивыми темно-карими миндалевидными глазами — похожими на его, с тем лишь исключением, что они были злыми и хитрыми, и когда она открыла рот, появился раздвоенный змеиный язычок, готовый ужалить меня.

— Она приехала в Англию вместе с вами? — спросила я, приходя в чувство и надеясь, что он не заметил мое замешательство. Принц выглядел грустным, и я испугалась, что снова сказала лишнее или, возможно, даже причинила боль.

— Нет. Она впервые приехала сюда, и совсем недавно. Когда меня свергнули, я был очень молод, фактически ребенок. Мою мать в то время сослали в Непал, а меня отдали на попечение некому Логину, доктору британской армии, доброму и терпеливому человеку, который стал мне как отец. Но оторвать ребенка от матери — жестоко, каковы бы ни были обстоятельства, равно как и пытаться приобщить к другой культуре, чтобы ослабить влияние прошлого. Они, вероятно, думали, что дистанция — это лучший и самый эффективный способ сохранить стабильность на территории, стремясь так же решительно, как они вели войну, окончательно установить мир… вне зависимости от стоимости человеческих чувств. Мое будущее было спланировано с военной точностью. — Он взглянул в зеркало и снова улыбнулся, хотя его улыбка больше не была доброй:

— …и позже, после того как меня обратили в христианство, мое желание посетить Англию всегда поощрялось, так что, с тех пор как я живу здесь, ваше общество потворствует мне, приносит мне очень много удовольствий и удобств взамен… — От этого предположения в воздухе повисла тяжесть. Я скромно молчала, пока он не продолжил говорить дальше, разрушив эту напряженную тишину: — Несколько лет назад, после многочисленных предыдущих бесполезных запросов, мне наконец разрешили посетить родину — для охоты на тигра, верите ли! Но британцы действительно любят охоту — если бы я только понял это раньше, я, возможно, и возвратился бы быстрее! За то время, пока я был там, я тайно встретился со своей матерью после долгих лет разлуки. Сначала я надеялся остаться с нею, но трудно вновь обосноваться на земле, язык которой вы почти забыли, и привыкнуть к климату, который когда-то казался нормальным и естественным, а теперь стал столь тяжелым. Так или иначе, кампания сочла это неблагоразумным, к тому же ходили слухи о заговоре. Но ведь слухи ходят всегда! В конечном счете после всего, после всех тех лет отчаяния, которые изменили мать до неузнаваемости, было достигнуто соглашение, и мне разрешили забрать ее в Лондон… где мы возобновили наше знакомство, вспоминая прошлые времена. За очень короткий срок я многому научился и теперь смотрю на вещи совсем по-другому. — Он с трудом сглотнул и слегка откашлялся. — К сожалению, матери нездоровится этим вечером. Из-за погоды, как принято у вас говорить…

Он внезапно замолчал, как будто опасаясь, что сказал слишком много, и обратился в другой конец комнаты, где Тилсбери приглушенным голосом беседовал со своими коллегами:

— Грэгори, мой дорогой, я собирался сказать этой привлекательной молодой особе, что моя мать передает вам свой самый теплый привет… а также свои извинения, что не смогла прийти сюда этим вечером. Она так хотела лично извиниться за то, что много лет назад, когда видела вас в Индии в последний раз, отравила вашего коллегу… но тогда, даже в те дни, она знала, как лояльно вы были настроены, а она только хотела защитить вашу драгоценную жизнь от опасности.

Какое-то мгновение Тилсбери выглядел потрясенным, необычно озадаченным, но затем, сардонически приподняв бровь, посмотрел вверх, как будто вспоминая что-то неприятное, о чем хотел забыть.

— Ах, — медленно произнес он, — конечно, я действительно задавался вопросом все это время… Я предполагаю, я всегда предполагал… — Затем, окончательно собравшись, он снова улыбнулся. — …Но полагаю, что ваша мать в порядке. Я не сомневаюсь, что даже в Лондоне она все еще плетет интриги. В конце концов, это то, к чему она всегда стремилась! Но надеюсь, что она поймет, насколько опасно для нас снова встретиться лично, хотя, конечно, я искренне желаю ей всего самого наилучшего. — Дулип рассмеялся, как будто это упоминание об убийстве некоего бедного человека было совсем тривиальным, будничным событием: — Ну-ка, мой дорогой друг. Хватит грустных воспоминаний. Вы обещали продемонстрировать способности очаровательной миссис Уиллоуби. Но почему-то до сих пор держите нас в ожидании! — И затем он обратился ко мне: — Вы также участница их представления?

— Нет, сэр, — быстро ответила я, сразу почувствовав себя неловко. — Я довольно сомнительно отношусь к такому… вмешательству. Я полагаю, что в лучшем случае вы можете считать меня осторожным наблюдателем.

— Пожалуйста, вмешайтесь немного этим вечером, — поощрял он, громко смеясь. — Будет слишком одиноко без вас… — и затем, снова оборачиваясь к Тилсбери, спросил: — Где Чарльз? Он же не мог покинуть нас? Он должен присоединиться к нашим развлечениям!

Когда принц упомянул это имя, меня словно ударили кулаком по легким. Мой Чарльз? Он был здесь все это время? Он провел целый вечер, избегая меня, из-за моего обмана? Или моя мать, все еще считавшая его негодяем, который погубил ее дочь, запретила ему приближаться ко мне?

— Он ждет нас в кабинете, но я позову его, если вы желаете, — ответил Тилсбери, игнорируя мамин сердитый взгляд.

— Да. Я настаиваю! — скомандовал Дулип. — Почему бедный парень должен прятаться, когда он пересек половину Англии, чтобы подготовить меня к этому вечеру?

Мама быстро посмотрела в мою сторону и затем снова на Тилсбери, но ничего не могла сделать, и скоро появился Чарльз. Он вошел позади дворецкого и служанки, которые принесли стулья из столовой. Они поставили их вниз в круг под центральной люстрой, золотая цепь которой была обернута темно-бирюзовым шелком. В то время как махараджа нежно хлопал своего друга по спине, мама продолжала игнорировать его, а я могла только смотреть в пол, сгорая от стыда. Я испытала облегчение, лишь когда дворецкий потушил большинство свечей. Я надеялась, что тусклые легкие и длинные тени, по крайней мере, скроют мой румянец. С одной стороны от мамы сидел Чарльз, с другой — Тилсбери, сказавший дворецкому: