новую истину, позволившую мне мыслить в ином ключе — она родила мне прекрасного сына, и мы назвали его Михаилом.

Я души не чаял в этом малыше, столь красивом, крепком и сильном, вобравшем в себя все черты двух совершенных, вечных родителей. Он был прекрасен во всем.

Я и помыслить не мог, что в моей жизни может появиться еще один смысл к существованию, уже третий смысл, помимо служения хозяину. Я обязался заботиться о жене и воспитывать сына. Я передавал ему все мужские черты характера, вселяя в него силу, веру в себя и умение быть настоящим мужчиной. А жена, в свою очередь, прививала ему любовь, мудрость и человечность, наряду со всеми другими материнскими дарами, в совокупности выковывая из мальчика зрелого человека, способного творить воистину великие деяния. Я был горд сыном и отдавал ему всего себя.

Моему хозяину очень не нравилось, что я отодвинул на второй план его указания, поставив превыше всего свою семью. Но меня это более не сильно заботило, хотя и приходилось временами терпеть его наказания, напоминавшие мне о важности главной задачи, поставленной передо мной многими годами ранее. Задачи, благодаря и ради которой, по его мнению, мне следовало жить. Любовь и преданность для него были чуждыми понятиями. И вскоре его терпению пришел конец.

О последствиях этого я узнал не сразу. Прошли годы перед тем, как я стал замечать изменения в своей любимой жене. Она стала чахнуть, теряя прежнюю красоту и способность блистательно мыслить, вопреки обещанной моим хозяином вечной совершенности.

Он предал меня, предал мои идеалы.

Да, я стал преподносить ему меньше пищи, потому в случившемся есть и моя вина. Но я рассчитывал на понимание, на вознаграждение за бесчисленные года своей преданности. Но взамен оказался сам грубо обманут и предан им.

Мой хозяин, коим я его более не желал называть, от недостатка пищи стал питаться моею дорогой женой. А сила ее была гораздо питательнее любого из тех безвольных людей, которых я приводил ему прежде. Сила духа, подкрепленная могуществом чувств, любви, не знающей границ, оказалась вкуснее всех прочих лакомств, предоставляемых ему мною.

Юлия не рассказывала мне о своих страданиях, причиненных ей О’Шемирой. Возможно, не хотела ранить моих чувств, или же попросту не понимала причин своего скверного самочувствия. Я ходил в неведении до тех пор, пока не стало слишком поздно. Процесс увядания был необратим, к тому же вопреки всем моим мольбам О’Шемиры оставить ее, он не соглашался. Даже под предлогом достать ему сотню тех, кого он сможет испить до дна, он был непреклонен. Он распробовал истинную силу, подкрепляемую настоящими, неисчерпаемыми чувствами. И отказываться от источника не захотел.

Я не в силах был ему помешать. Моя горячо любимая жена, мать моего драгоценного сына — милая Юлия, на моих глазах превращалась в безмозглое и безэмоциональное существо, день за днем иссыхаемое, навсегда теряющее свой несравненно прекрасный облик. Это разрушило меня в основании».

— Какая же ты сука! Чертова тварь!

— Простите, что вы сказали? — спросила официантка, принесшая блинчики и чашку кофе к столику Юли, глядя на нее ошарашенными и полными непонимания, чем заслужила такое оскорбление, глазами.

— Ох, — произнесла Юля, прикрывая рот рукой, только теперь осознавая, что находится в помещении не одна — настолько она увлеклась книгой. — Простите, пожалуйста, это я не вам. Я тут… — Она указала взглядом на книгу. — Это я о сюжете книги, понимаете ли. Забылась немного.

Официантка рассмеялась, извинившись за недопонимание, поставила на столик перед ней тарелку со столовыми принадлежностями и чашку кофе на широком блюдце.

— Вот, — сказала она, улыбаясь, — приятного аппетита. Еще раз извините!

Юля виновато улыбнулась официантке и пододвинула поближе свой завтрак, отодвигая в сторону книгу, показывая, что собирается приняться за еду. Но есть ей уже не особо хотелось. Ее настолько переполняли эмоции, нахлынувшие на нее за чтением нескольких последних абзацев, что даже такое странное совпадение ее имени и имени той девушки во внимании отошло на задний план. «Как? Как можно поступить вот так? Это же… Нет, так нельзя! Каким нужно быть чудовищем, чтобы вот такое сотворить?!»

Она с трудом забросила в пересохший рот кусочек блинчика, тут же запивая его крепким кофе, и принялась читать дальше. Весь окружающий ее мир показался ей песчинкой, чем-то неважным по сравнению с описываемыми в книге событиями. Больше всего на свете ей сейчас хотелось любым путем уничтожить ублюдка, жертвующего всем, даже самым прекрасным, ради своего насыщения, власти и величия. Такое создание не достойно жизни. И Юля пообещала себе уничтожить его во что бы то ни стало, пусть для этого придется даже пожертвовать собственной жизнью. Эта жертва будет намного важнее того горя, пережитого несчастным Высоковым и его женой.

Усилием большой воли она смогла взять себя в руки, чтобы читать дальше. Она дала себе обещание, от которого ни за что не откажется, но именно сейчас, в этот момент, она бессильна. Нужно закончить книгу, чтобы понимать все мотивы, а, возможно, и способы воздействия. Наверняка Высоков еще не все сказал. Его гнев на О’Шемиру только начинал расти, а до конца летописи оставалось не так много страниц — меньше трети от общего объема книги.

И она стала читать дальше.

«У меня были мысли покончить с собой, когда я понял, что ничем не способен помочь любимой жене, как и помешать О’Шемире питаться ею. Но я не мог позволить себе такой исход. Даже потеряв Юлию, я все еще имел ответственность перед нашим сыном, который, подрастая и набираясь мудрости, нуждался в объяснениях.

Что происходит с моей матерью? — спрашивал он. — Почему она мучается? Почему никто не способен помочь ей? И, в итоге, что ждет ее, имеющую бессмертное тело, но иссушенный разум, неспособный отличать день от ночи, врага от любимого человека, как и добро от зла?

Я не мог дать ответов на его вопросы, хотя и понимал, что тьма, окутавшая ее — так же вечна, как и она сама. Она будет такой до тех пор, пока жив сам О’Шемира и последний из тех, кто его питает.

Я негодовал, злился, проклинал О’Шемиру за его предательство. Я служил ему столько лет, отдавая всего себя его желаниям, а он пренебрег моей единственной просьбой, уничтожив то самое важное, что появилось в моей жизни — мою любовь.

Я не смог простить его, затаив злобу глубоко в душе своей, хотя и не показывал ее ему. Я поклялся отомстить, лишь найдя способ, которым смогу убить этого монстра. Никакие