– Мистер Бесконечность, Всемогущий, Царь Царей, Господин всех Господ, присносущий Отец, Князь Мира и Покоя. Сам мистер Икс. Неизвестная величина! – Уильям разделался с первым сэндвичем и теперь перечислял титулы так, будто объявлял участников боксерского матча.

– Вы готовы к бою? – пробормотал Финн вполголоса.

Бонни хихикнула.

– Я еще никогда не слышала, чтобы Бога называли мистером Бесконечность, мистером Икс или неизвестной величиной, – призналась она, когда Уильям взялся за второй сэндвич.

– Икс и неизвестная – это математические термины, – сказал Финн, как ни странно, получая удовольствие от этого разговора. В ближайшее три часа соскучиться им не грозило.

В бороде Уильяма собралось столько овощей, что он мог бы сделать себе салат, если только не вытрясет их все силой своего звучного голоса.

– Любите математику, мистер Бесконечность? – спросил Уильям.

Финн встретился с ним взглядом в зеркале заднего вида, но ничего не ответил. Он вдруг сообразил, что не называл нищему своего полного имени.

– Тогда скажите мне вот что. Математика существует, чтобы отражать реальный мир, или же сам реальный мир является отражением математики?

Услышав такой вопрос, Бонни изумленно подняла брови. Финн на секунду замер. Уильям явно и не ждал ответа – он просто доел сэндвич, рыгнул и откинулся на спинку сиденья.

– Я был голоден, и вы накормили меня; я хотел пить, и вы напоили меня. Теперь прилягу отдохнуть, – заявил Уильям более будничным тоном и через несколько секунд уже храпел на заднем сиденье, просунув ногу в грязном чулке между передних кресел.

– Разве не здорово, что я предложила его подвезти? – сказала Бонни, с трудом сдерживая смех. Она ткнула Финна в бок, но тот не обратил на это внимания.

– Этот вопрос – про то, отражает ли математика реальность или реальность математику… Ты слышала? – рассеянно спросил он.

– Конечно, слышала, – хихикнула Бонни. – Попробуй не услышь! Этой мощной звуковой волной у меня, по-моему, сдуло все омертвевшие клетки кожи, даже к косметологу идти не придется.

– Отец постоянно задавал его нам. – Все произошедшее выбило Финна из колеи. – Наверное, он не единственный об этом задумывался. Но как странно, что Уильям ни с того ни с сего спросил такое.

– Но ведь его зовут Б. О. Г., – произнесла Бонни, мягко улыбнувшись.

Финн понял, что она пытается разрядить напряжение. А потом у него в голове всплыло воспоминание. Отец в очередной раз пристал к ним с парадоксами, и Фиш переделал вопрос, подставив их имена: «Финн существует, потому что является отражением меня, или же я сам являюсь его отражением?»

Отец посмотрел на Фиша так, будто не понял ни слова, и брат рассмеялся, радуясь, что в кои-то веки сумел его озадачить. Вечером они с братом напились, и вопрос всплыл снова, только уже в другом парадоксе.

– Фишер! Стой! Упадешь ведь.

У Финна в голове стоял туман, язык и губы не слушались. Он был пьян. Как же он ненавидел это ощущение! Врат тоже напился. Именно поэтому прогуляться вдоль края крыши было не лучшей идеей. Но Финн, как всегда, полез следом по шаткой лесенке, с трудом нащупывая ступеньки. Фиш только рассмеялся в ответ.

– Не упаду. Что там отец говорил про летящую стрелу! Этот его пара… докс! Почему, кстати, не пара еще чего-нибудь! Пара хренов, например! Так вот, стрела на самом деле не летит, помнишь! Она неподвижна. А мы, если сорвемся, на самом деле не упадем! – Фиш громко расхохотался над своей шуткой, и Финн тоже засмеялся.

Пара хренов. Это точно про них. Лицо общее, комната и друзья – тоже. Хоть хрену каждого свой. Это хорошо, а то Фиш своим уж очень необдуманно распоряжался. И девушек выбирал крайне неудачно.

Парадокс, который упомянул Фиш, был сформулирован греческим философом Зеноном. Отец его обожал. По словам Зенона, чтобы объект двигался, он должен менять положение. Но если взять любое мгновение движения, окажется, что стрела не двигается. Она уже находится в одной точке и еще не успела переместиться в другую. Таким образом, если время состоит из мгновений и в каждое отдельное мгновение стрела не двигается, движение в целом невозможно.

Финн задумался об этом, мысли в голове у него начали путаться, а вслед за ними заплелись и ноги, и где-то на полпути он сорвался с лестницы и рухнул навзничь, доказав тем самым, что движение – явление возможное и к тому же чрезвычайно болезненное.

Падение выбило воздух из легких. Финн лежал на земле, ошеломленно уставившись в небо. Оно было мутным, а когда он попытался вдохнуть, воздух показался ему плотным и влажным. На юге Бостона невозможно было разглядеть звезды. Интересно, видно ли их в Сент-Луисе, куда собрался переезжать отец? Эта мысль разозлила его, а злость отрезвляла лучше, чем падение.

– С каких это пор ты слушаешь, что говорит отец, Фиш? Ты упадешь, отвечаю, – крикнул Финн и снова полез по лестнице, боясь, что опоздал. Но нет, он ничего не услышал.

Фиш сидел верхом на одном из двух коньков над окнами, выходившими во двор. Финн осторожно устроился на втором. Ему казалось, что он оседлал механического быка в баре «О'Шонесси». Крыша плыла и покачивалась перед глазами, так что сравнение было вполне оправданным. Выпитый алкоголь начал подниматься обратно к горлу, и Финн понял, что «бык» вот-вот сбросит его со спины. Он прижался к черепице и вцепился в край слухового окна. В итоге Финн удержался на коньке, но вот алкоголь внутри удержать не сумел. Содержимое его желудка потекло по скату крыши на дорожку перед домом. Да уж, в родео заезд бы ему не засчитали.

– Что, уже назад пошло, Инфинити? – рассмеялся Фиш. – Странно, от кучи формул тебя не тошнит, а от пары стаканов – с легкостью.

– Ага, очень смешно, – пробормотал Финн. Ему хотелось как-то подколоть брата в ответ, но сейчас лучше было лежать и не двигаться. – И чего мы сюда залезли, Фиш? Тебе охота помереть?

– Не-а. Я хочу жить. Я хочу жить! – закричал Фиш в туман, вскинув руки и запрокинув голову, словно выпитый алкоголь совсем не мешал ему держать равновесие.

Финн прикрыл глаза и задумался над тем, как им теперь слезать отсюда.

– Значит, ты пытаешься убить меня, – застонал он протяжно.

– Ну, мелкий, я же не заставлял тебя лезть за мной. – Финн родился на два часа позже, и это давало Фишу право называть Финна «мелким».

– А что мне оставалось делать? Мы же пара, ты забыл? – вздохнул Финн, дожидаясь, пока мир вокруг перестанет кружиться и можно будет наконец спуститься.

– Уверен? Позволь, мой юный друг, я расскажу тебе парахреновый парадокс. Если один хрен может действовать независимо от второго хрена, какой смысл в том, что они составляют пару?