- Ну, говорили…

- Братан, ты что-то не просекаешь! Говорили, что это твой отец, а ты не мычишь не телишься!

Леня поморщился: ну вот, опять началось! Про то, что мама когда-то, еще до его рождения, была близка с Муромским, который тогда приехал из Москвы и работал в типографии, порой шипела что-то злобная жена дяди. Так она весь мир ненавидит, у нее все сволочи… Что с того? Расписаны они не были, сама мама об этом ничего не говорила, никаких документов от нее не осталось. Муромский для него все равно что какой-нибудь Березовский, такой же хрен ниоткуда! И не любил он его так же, как большинство российских граждан. И вообще, почему-то его никогда особо не интересовало, кто там его отец и откуда. Он даже маму об этом ни разу не спросил. Сказала она, что отец умер, значит, умер. Он во всех анкетах и документах писал, что отца нет.

- А ты-то чего всполошился? - спросил он.

Хотя чего там было спрашивать! Запах денег, да еще каких! Не было для Руслана в жизни запаха слаще, он и шел по жизни по нему и на него.

- А ты не понимаешь? - хитро прищурился Руслан. - Представляешь, какие там бабки? Какие дела крутят?

- Нам, братан, там ничего не светит, - засмеялся Леня. - Даже если я приду к нему с криком: «Папа, где ты был?!» - вряд ли что обломится.

- Кто знает, - не уступал Руслан. - Кто знает… Смотря, как с ним работать. Олигархи - они тоже человеки. Как и мы с тобой.

Сбить его со следа было невозможно.

- Давай так, - подытожил Руслан. - Ты все-таки поищи концы. Среди родственников, соседей, в ментовке своей поспрашивай… Должно что-то остаться! Ты же опер! А там покумекаем, что да как. Тут, братан, такой шанс, что…

Но Леня концы искать не стал. Потому что знал - ничего не выйдет. Да и как-то это было ему «западло», не по душе. Руслан давил, спрашивал, нет ли каких-то известий, сам развил бурную деятельность в поисках доказательств, что Муромский все-таки был отцом Лени, какие-то сплетни собирал… Очень он увлекся этим делом.

Леня чувствовал, что решающий разговор с Русланом все ближе и ближе, и не мог себе представить, чем он закончится. Потому что он уже слишком много знал о способах, которыми делалось состояние Алика Джуса, а значит, и Руслана. И знал, что сентиментальность Руслана имеет вполне определенные границы.

А потом он выехал на происшествие и своими глазами увидел джип Руслана, пропоротый автоматными очередями. Несколько пуль вошло в голову Руслана, превратив знакомое с детства улыбчивое лицо в кровавое месиво. Леня хорошо запомнил, что в какой-то момент испытал вдруг чувство облегчения: окончательный разговор с другом детства не состоится и Руслан уже ничего не попросит…

Ледников отложил распечатку, встал, подошел к окну. За окном, совсем рядом, Скотленд-Ярд, где-то дальше Букингемский дворец, а еще дальше все эти Пиккадилли, Биг-Бены, Тауэры, Вестминстеры… И много еще чего другого, что составляет этот такой чужой город на Темзе. И что общего может быть у него с затерянным в южном российском захолустье поселком Майский, с мясником Аликом Джусом, улыбчивым картежником Русланом и опером Леней? Ничего. Но что-то есть…

Он взял распечатку - там еще оставался какой-то текст. Оказалось - приписка Толи Троицкого:

«Валентин Константинович, вы, наверное, и не поняли, что за бред я вам прислал. Объясняю. Я ехал собирать материал о детстве и юности будущего олигарха Муромского. Но в поезде моим соседом оказался мужик, который в ответ на мой вопрос, знает ли он что-то о Муромском, сообщил, что в городе живет его сын, которого он не хочет признавать… Понятное дело - я сразу сделал стойку. В общем, плюнул на детские годы олигарха и принялся искать его сына.

Парня, которого называли сыном Муромского, я нашел довольно быстро. Сначала он отказывался говорить со мной, но потом, когда я сказал, что тогда мне придется собирать материал по соседям и знакомым, согласился. Мы встретились.

Он рассказал примерно то, что изложено выше. Сказал, что никаких доказательств отцовства Муромского у него нет. Мать, возможно, и встречалась с Муромским, но официально они расписаны не были. И даже просто вместе не жили. И вообще, все эти слухи ему уже давно по барабану. Он никогда в них не верил.

То, что вы прочли, это что-то вроде монолога-исповеди парня, которого в городе дразнили сыном олигарха. Я это написал для романа, который тогда замыслил. Об отце и сыне. Не обращайте внимания на форму и лирическую взволнованность, я тогда еще мнил себя писателем и потому кропал много лишнего. Это, конечно, не документ, тут много придуманного и домысленного. Но больше у меня ничего нет.

Разговор Лени с Русланом я изложил на свой вкус, но в принципе он был. Может быть, не такой серьезный. Сам Леня настаивал, что Руслан говорил это в шутку, но я почему-то не очень ему поверил. Может, потому, что очень хотел, чтобы все оказалось правдой и я стал автором сенсации.

После гибели Руслана карьера Лени в милиции затормозилась. Он всегда считался там подозрительным одиночкой, от которого всякого можно ждать. Нет, он не выступал против законов и нравов, которые царили в отделении, просто был себе на уме. А значит - чужой. Потом его ранили, и он уволился. Устроился в службу безопасности к местному бизнесмену.

В общем, серьезных доказательств отцовства Муромского я так и не накопал. Может, их и нет вовсе. Сначала я хотел в Москве ткнуться к самому Муромскому, но закрутился.

А потом меня стали посещать печоринские мысли: зачем мне смущать покой честных контрабандистов? Ну, сам Муромский, конечно, не то чтобы честный, но вот Леня показался парнем вполне приличным…

Видимо, я тогда мучился похмельным синдромом и «рассыропился» по его адресу, потому как путь, который он прошел, к особым приличиям не располагает. И, между прочим, я слышал, что Леня знал о готовящемся покушении на Руслана. Знал, но не предупредил.

Леня запомнился мне каким-то неустойчивым, нуждающимся в поводыре. Думаю, с одной стороны, он испытал какое-то облегчение, когда Руслан погиб, а с другой стороны, понял, что теперь нет рядом человека, который в любой ситуации знал, что надо делать. В отличие от него самого.

Сам он всегда колеблется, но колебания эти не от ума, не от интеллекта, не от мысли, а от нетвердости и зыбкости характера. То есть совсем не Гамлет, тут другой вариант, более российский… Наверное, сказалось детство без отца, он вырос под сильным влиянием матери, которая была человеком добрым, но безответным и робким, как мне рассказывали. Да и фамилия у Лени была от матери - Горегляд. В классической литературе это называлось «говорящая фамилия».

Не знаю, понадобится ли вам эта лирическая белиберда, где многое просто сочинено мною. Но, повторяю, больше у меня ничего нет».

Звонок раздался ранним утром.

Негромкий, невыразительный женский голос безучастно произнес по-английски: