Не только в поэмах Гомера, не только у Тиртея, Архилоха, Феогнида и Ксенофана, но и (как увидим далее) в эпиникиях Пиндара, Симонида Кеосского неизменно ощущаются социальные признаки, видны штрихи общественной жизни, которые не могут заслонить нагромождения мифологических деталей и имен. Это характерно почти для всей поэзии классического периода древнегреческой литературы.

Что же касается более поздней эпохи – эллинистической и римской, – то здесь нередко бывал ощутим поворот в сторону формальной эрудиции «чистой поэзии», без попыток сообщить сведения о жизни, окружающей поэтов.

Однако не только в пределах одного литературно-исторического периода, но даже в рамках одного столетия мы находим в поэзии выражения резко противоположных взглядов на агонистику и ее общественное значение.

Упомянутый уже Б. Билинский предлагал рассматривать две поэтические триады:

Старая триада: Архилох, Тиртей, Ксенофан. А новая триада – это Пиндар, Симонид и Вакхилид.[336]

Именно их поэзия в своем взаимном единстве и столь же взаимной противоположности дала нам своего рода литературные и социальные основания считать период VII–V веков до н. э. классической эпохой греческой агонистики.

Причем если Архилох, Тиртей и даже Ксенофан писали во время преобладающего влияния атлетических идеалов, то Пиндар, Симонид и Вакхилид творили в совершенно иных общественных условиях. Однако далее мы рассмотрим глубже вопрос о том, целиком правомерно ли выделение двух поэтических триад и противопоставление друг другу именно этих авторов.

Когда на поэтическую арену уверенно вышел Симонид Кеосский, были уже созданы все условия для развития величальной песни. Симонид слагал эпиникии в широком и в то же время конкретном смысле этого слова.

В древнегреческих полисах все более возрастает роль личности нового аристократа, собственника денежного богатства. Все напряженнее становится соперничество греческих городов не только на поле боя, но и на стадионах. Кроме того, именно в VI веке до н. э. были с исторической достоверностью учреждены Пифийские, Истмийские и Немейские состязания.[337]

Какие же поэтические качества и общественные условия помогли Симониду Кеосскому создавать прекрасные величальные оды еще до Пиндара, а затем и в успешном соревновании с Фиванцем? Решающим явилось то, что Симонид «обладал умением представлять положительные черты человека и придать эпиникиям не тот общий характер, какой мы встречаем в Олимпийском эпиникии Архилоха, а индивидуальные, личные черты, необходимые для эпиникия».[338]

Впрочем, поэзия Симонида Кеосского во многом уже не носила того независимого характера, который отличает произведения Архилоха, Ксенофана, Стесихора. Несмотря на определенную самостоятельность, Симонид был придворным певцом: содержание и направленность его стихов часто определялись соображениями не только творческого характера. Поэт в своих вереифицированных высказываниях порой не идет дальше интересов ординарного тирана или аристократа. Но обязательства в отношении благосостояния и мощи родного государства у него редко отступают на второй план.[339]

Близость к фессалийским тиранам Скопадам, известное влияние при дворах сицилийских правителей Феронта и Гиерона не были следствием одного лишь обаяния поэта. Получая поистине царские гонорары, Симонид обязан был активно воспевать тех, кто его содержал. Но делал он это, строго соблюдая меру и никогда не теряя чувства собственного достоинства.

Сколии и эпиникии Симонида носили не столько хвалебный, сколько поучительный характер. Находилось тут место для всевозможных рассуждений.[340]

До нас, к сожалению, дошли лишь незначительные фрагменты эпиникиев великого кеосца. И к тому же весьма немногих. Сохранились отдельные стихи из эпиникиев в честь Анаксила Регинского, Главка Каристийского, Астила Кротонского, два отрывка из од, адресованных неизвестным победителям в пятиборье и состязаниях конных четверок, и другие. По свидетельству Квинтилиана, Симонидом Кеосским был создан эпиникий и в честь полководца Леократа.[341]

Можно предположить, что в эпиникиях Симонида, как и Пиндара, большое значение имели мифологические сюжеты.

Но, прежде всего, проследим, как определяет Симонид и какие требования предъявляет к носителям традиционных «доблести» и «мужества». В упомянутом уже фрагменте (fr. 5(4)) поэт говорит:

Идея гармонического совершенства, объединения высоких интеллектуальных и физических качеств у Симонида четко определяет «истинно доблестного мужа». В определенном смысле реалист, Симонид выдвигает этот тезис как идеал, понимая и даже подчеркивая, насколько трудно его достичь. Эти строки не содержат в себе каких-либо противоречий сравнительно с определением ἁρετή Стесихором, Ксенофаном или Архилохом.

Хвалебные песни в широком понимании назывались у греков энкомиями. «Удобным временем для восхваления, кроме конца пира, было празднование какого-либо успеха, который имело данное лицо, например победа на национальных играх или же, с другой стороны, похороны. Таким образом, энкомии распадались на эпиникии, или победные песни, и на трэны, т. е. плачи на похоронах»,[343] В творчестве Симонида Кеосского мы находим обе разновидности энкомиев.

В трэнах Симонид развивал ту же мысль о трудоемкой почетности настоящей доблести, которая никому не дается даром. Доблесть достается заслуженной наградой

И тут поэт с Кеоса ни в чем не противоречит своим литературным предшественникам, в то же время предоставляя читателю возможность увидеть ἁρετή в новом аспекте, рассмотреть это понятие под иным углом зрения, нежели у остальных авторов.