Стелла украдкой складывает безделушки в небольшую сумку, а Нелл заслоняет ее от взглядов. Миниатюрные часы, щипцы для сахара, позолоченный веер, которые они завтра продадут в барахольной лавке, торгующей краденым.

– Я беру все, что вижу, – шепчет она и подмигивает.

Женщина, сидящая в шезлонге, щелкает пальцами.

– Пусть подойдут ближе, – говорит она. – Или их нужно подзывать свистом? Право же, Коулз, на ваших званых вечерах всегда можно увидеть самых изысканных lusus natūrae[22].

– Я бы задушила ее собственным жемчужным ожерельем, – шепчет Стелла.

Женщина снова щелкает пальцами.

– Кто-нибудь, налейте Элис вина! У нее совсем нездоровый вид. Ваша светлость, ваша дочь…

Бледная девушка бессильно опускается на подушки. Стелла резко втягивает воздух сквозь зубы.

– Должно быть, она испугалась этих существ, – говорит какой-то джентльмен.

– Вот так, милая Элис. – Женщина обмахивает ей щеку веером. – Сейчас будет хорошо.

– Надо же, какие свиньи! – шепчет Нелл, но Стелла вырывает руку и поспешно выходит из комнаты, едва не споткнувшись о низкий столик.

– Прошу прощения, – бормочет она.

Нелл окликает ее в коридоре.

– Подожди меня!

Стелла перешагивает через две ступеньки за раз. Нелл следует за ней. Они никогда не расстаются на таких приемах, особенно если мужчины настолько пьяны.

– В чем дело? Что стряслось?

Стелла тянет ее в маленькую комнату. Там темно, свечи не горят.

– Они же дураки, – говорит Нелл. – Разве ты сама не говорила, что не стоит обращать внимания на их болтовню?

– Дело не в том, – отвечает Стелла. – И мне наплевать, что они говорят обо мне.

Она трет пальцами под глазами, как будто хочет найти непролитые слезы. Если бы на ее месте была Пегги или Брунетт, то Нелл бы обняла ее и постаралась утешить. Но Стелла не похожа на остальных. Нелл робко заносит руку над ее плечом, и Стелла сердито увертывается.

– Не надо!

– Что случилось?

– Та девушка, – говорит Стелла. – Ее зовут леди Элис Коулз.

– Кто она такая?

– Она была обручена с мужчиной, которого я знала. И любила.

– С Дэшем?

Стелла кивает.

– Он был убит, когда пал Севастополь.

– Ох…

– Он сказал, что предпочитает жениться на мне, а не на этой дуре. Он говорил, что ему наплевать на нее. – Она смотрит на Нелл слезящимися глазами. Потом утирает слезы тыльной стороной ладони и хлопает себя по щеке.

– Чушь, правда? Разве не так всегда говорят мужчины? Что они женятся на тебе? Наверное, если бы он выжил, я бы узнала о нем такое, о чем не могла и подумать. Нет, он никогда бы не женился на такой уродине, даже если бы я выщипала бороду.

Нелл смотрит на нее.

– Стелла.

– Избавь меня от твоей жалости. – Она дергает завитки своей бороды. – И мое место среди публики, верно? Какое дело у меня осталось бы в замужестве?

– Он должен был…

– Ты ничего не знаешь, – отрезает Стелла. – Ты все еще новенькая. Ты похожа на Брунетт, которая верит, что мир может измениться ради нее. Но так не бывает. – Она вскидывает голову. – Однажды я думала, что у меня будет собственное шоу. Что я сама буду антрепренером.

– Ты могла бы…

– Не смеши меня! – В ее глазах полыхает огонь. – Только мужчины вроде Джаспера держат поводья в своих руках, и это горькая правда. Только их голос имеет значение. – Она наклоняется ближе. – Эта женщина назвала нас lusus natūrae. Готова поспорить, ты не понимаешь, что это такое.

Нелл смаргивает слезы.

– Пожалуйста…

– Сначала я думала, что lusus значит «свет». Звучит похоже. – Она делает паузу. – Но это значит «игра». Игра природы.

Она выпрямляется, не обращая внимания на дорожки от слез на своих румянах. Нелл остается в темной комнате, пока шаги ее подруги замирают вдали. Она лягает туалетный комод, вздрагивает от стука и ровно дышит, чтобы успокоиться. Потом открывает ящик.

Внизу кто-то громовым голосом читает стихи, переписанные Джаспером с песни, сочиненной для Дженни Линд[23].

О славный Джаспер, ты явил нам здесь

Все странное и страшное, что пребывает днесь,

Все призванное из глухой дали времен,

Крылатых чудищ, как кошмарный сон,

Верблюда, карлика и деву-леопарда,

Медведя в шапке и змеиного бастарда,

И волка дикого, что зайца возлюбил;

О славный Джаспер, что природу победил!

Теперь же чудо явлено из дальних стран

И Нелли Лунная вошла в твой караван.

Хохот и бурные аплодисменты.

Кто владеет мною? – думает Нелли и запускает руку в ящик. Она помнит слова Чарли о том, что здесь для нее не будет ничего хорошего. Но ей ничего не угрожает, и она чувствует себя желанной. Джаспер каждый день показывает ей газеты с новыми историями про нее. Она читает о том, что вылупилась из драконьего яйца, была соткана из лунного света, родилась в огненном море. Тусклая реальность ее прошлой жизни – цветочная ферма, море и Чарли – уже затуманивается и постепенно исчезает. Даже правда о том, как Джаспер обнаружил ее, боль похищения и бессильный гнев подвергаются пересмотру и переписыванию: создается новая история, которую она пока не может рассказать. Я нашел ее, когда она снимала звезды с небес и гасила их крошечные огоньки о свои руки. Он превратил ее жизнь в часть своей жизни, его перо исказило ее правду. Она чувствует себя сорванным цветком, лишенным корней.

Она думает о том, чтобы ринуться вниз, разбить хрустальные графины о стену, перевернуть стол, засыпать ковер кусками резаной лососины. Будут ли они кричать и возмущаться? Как они перескажут эту историю, как перекроят события? Возможно, им даже понравится: все, что она разбила, будет заменено мановением руки, и она превратится в очередной анекдот, в историю о маленьком монстре и ее неудержимом припадке. Нелл склоняет голову. Нет, она не доставит им такого удовольствия.

Ящик скрипит. Она прикасается к шелковым чехольчикам, шляпкам и лентам. Потом нащупывает маленькую шкатулку. Возможно, там лежат кольцо, ожерелье или деньги – слишком много для домашней кражи. Она возится с застежкой. Внутри лежит карманный ножик с перламутровой рукояткой. Она раскрывает лезвие, пробует на палец.

Пока не передумала, она сует ножик в карман и бежит вниз.

Стелла держится так, будто между ними ничего не произошло, как если бы шрам давно зажил и Нелл лишь почудилось, что она была расстроена. Пьяные герцоги и герцогини утрачивают свои жеманные позы и становятся такими же вульгарными, как уличные распутники и театральные девицы. Кто-то пробует прижечь сигарой запястье Нелл; Стелла вырывает сигару из его пухлой руки и тушит в его бокале с портвейном. Нелл думает, что он разозлится, но он только хохочет и привлекает ее ближе к себе. Дама приносит обезьянку в клетке с шелковым бантом на шее, и та начинает верещать.

– Моя любимая зверушка, – говорит она. – Только посмотрите на это злое личико!

Когда свечи оплывают до огарков, а снаружи брезжит рассвет, Нелл и Стелла уходят, спотыкаясь на мраморной лестнице.

– Это сон! – восклицает Стелла, как будто она недавно не сидела и не плакала в темной комнате.

– Сон, – повторяет Нелл.

Мимо проносится мужчина в распахнутой рубашке и хватает