Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда на балконе мы долго говорили. Я в основном слушала. Казалось, будто узнаю его заново. Он рассказал о том, как родители шантажировали его сестру ребёнком, на много лет разлучили внучку с их матерью. И ему в этой истории сильно досталось, потому что он очень любит и сестру, и племянницу.
Его мать и отец — невероятные манипуляторы. Почему они так ведут себя с собственными детьми? Неужели не понимают, что лишают их счастья?
Мне сложно это представить. Я ни за что не стану так относиться к Насте. И Семён тоже. Она ведь не проект — она ребёнок. Человек. Со своими желаниями, со своим характером, личностью, даже в свои шесть лет.
Я узнала, что он любит слушать “Нирвану”. Любит смотреть канал про автоподбор. Ему нравится синий цвет. Русская кухня. Облепиховый чай. Американо. Грейпфрутовый сок.
Он не любит запах ванили и не переносит мяуканье котят, потому что его топит жалость, а он вроде бы как взрослый и брутальный. Ему скучно таскать железо в зале и он мечтает снова вернуться к скалолазанию. А ещё был бы не прочь попробовать какие-то водные виды спорта.
Я так много узнала в тот вечер о нём, как о человеке, что странным образом сама почувствовала некоторую наполненность. Как будто пустое давящее пространство внутри вытеснили и заполнили чем-то нужным, правильным, лёгким, приятным.
Я почувствовала то, чего никогда не ощущала между нами — близость. Не физическую, её я каждой своей клеткой не раз чувствовала, а духовную. Как будто только сейчас он открыл передо мной душу и позволил туда заглянуть, увидеть его настоящего.
Ещё Семён признался, что ему очень нравилось, когда у меня были светлые волосы.
— Мой фетиш — моя училка-блондинка, — сказал без сексуального подтекста вроде бы, но у меня, будто я в совсем юном возрасте, вспыхнули щёки. — Тебе и с тёмным великолепно, огонь прям. Но светлый… он как бы твой, понимаешь? Не как маска.
И знаете что? Через день, когда он уехал, Настю забрали на плавание и массаж, у меня были свободные три часа, и я пошла в парикмахерскую и снова перекрасилась. Не потому что он сказал, а потому что я и сама себя так и не приняла брюнеткой. Действительно, будто маска какая-то.
Прям совсем светлый не получился сразу, но уже привычнее так мне. Комфортнее, что ли.
В тот вечер он не прикоснулся ко мне. Мы пили шампанское, смотрели на море и разговаривали-разговаривали-разговаривали. Трогали не тела друг друга, а души. И это было не менее волнующе.
Мы не делали выводов, не строили планов. Мы просто были друг с другом рядом. И было так хорошо…
А потом, когда он уехал, я поняла, что скучаю. В груди стали тесниться чувства, в голове решения. Непростые, те самые, которых я так боюсь.
А что если мы всё же можем попробовать?
Вот так, осторожно, по шажочку.
А если получится?
Семён встречает нас с Настей на вокзале в Краснодаре и отвозит домой, но сам не поднимается — сильно торопится.
— Лапуля, не обижайся, — крепко обнимает её, подняв. — Ты сегодня разбирай вещи и отдыхай, а завтра съездим с тобой в Орс Молл. Говорят, там будет выступать московская танцевальная студия. Погуляем, мороженое поедим.
Настя, было насупившаяся, начинает оттаивать.
— Мама, а ты с нами поедешь? — смотрит на меня.
— Поеду, — внезапно даже для самой себя соглашаюсь. Мне почему-то больше не хочется быть в стороне, хочется быть с ними вместе, втроём.
— Отлично, — улыбается Семён, и я обращаю внимание, каким тёплым взглядом он смотрит на меня. И у меня в груди тоже что-то нежное разливается. — Заеду за вами завтра в одиннадцать.
Мне очень хочется прямо сейчас стянуть косынку, чтобы увидеть его реакцию на изменения. Но я сдерживаюсь. Причёска слежалась, уж лучше завтра пусть увидит, когда я в порядок приведу и уложу красиво.
Вечером, когда Настя смотрит мультики, я несколько раз беру в руки телефон, чтобы написать Марио. Думаю, как сделать это тактично и не обидеть его. Мы не встречались, даже до поцелуя ни разу не дошли, но его ухаживания имели вполне себе понятные характер и цель. И мне нужно это пресечь, иначе будет совсем некрасиво.
Но так ничего в итоге и не пишу. Не идут корректные фразы в голову, всё ещё сомнения одолевают. Решаю отложить это до завтра. Подумать, как объясниться.
Утром провожу у зеркала куда больше времени, чем в какой либо раз за последние несколько лет. И расстроиться несколько раз успеваю. И лапки гусиные у глаз кажутся слишком заметными, и межбровка какая-то глубокая. Конечно, я не юная девушка, понимаю это прекрасно, но мне хочется выглядеть идеально. Хочется лучиться красотой и свежестью.
Для него…
Волосы уже и так укладываю, и эдак. То подколю от лица, сделав образ более строгим. Ни дать, ни взять — училка. То распущу, добавив лёгкости.
Настя несколько раз заглядывает в мою спальню и с серьёзным видом оценивает:
— Мамуль, тебе очень идёт. Ты вообще очень-очень красивая!
— Спасибо, солнышко, — улыбаюсь ей.
— Папе понравится, — бросает вроде бы как между прочим, смущая меня, а потом убегает к себе.
К одиннадцати мы обе собраны, а я испытываю невнятное волнение. Будто мы не в торговый центр гулять идём все вместе, а на свидание вдвоём.
Может, это в некотором смысле и есть свидание. Для меня.
— Вау, — улыбается Семён, когда приезжает за нами. — Вот теперь вижу свою Адамовну.
Это “свою” звучит так приятно. И даже как-то привычно.
В торговом центре мы смотрит концерт детской танцевальной группы, от которого Настя в восторге. Она фотографирует некоторые моменты выступлений на телефон и собирается позже отправить эти фото тёте Вере и обсудить с ней. Вроде бы как мы с Семёном не совсем понимаем, так как не специалисты.
Потому идём есть мороженое, потом, конечно же, папочка балует любимую дочь походом в магазин игрушек.
— Сегодня прям аншлаг, — говорю Семёну, выходя из уборной. — Народу даже в туалете куча.
— Да, за кофе тоже пришлось постоять, — протягивает мне стаканчик. — А Настя где?
Замираю.
Вопрос простреливает в мозгу неприятным ощущением.
— В смысле? — смотрю на него. — Она же
