ровнее. Нужно успокоиться, ребёнку не стоит видеть меня в панике.

Но, кажется, ужасы на сегодняшний день ещё для меня не закончились. Сыплются, словно удары молотом, не позволяя даже головы поднять.

Я не успеваю отреагировать, когда слышу сзади резкий шорох шин по щебню и рычание автомобиля. Лишь отмечаю, как внутренности сковывает льдом в преддверии удара. Время зависает, образуя вакуум, в котором успевают блеснуть две странные мысли: услышу ли я хруст собственных костей и что больше всего мне не хочется, чтобы это видела Настя.

Но удара не происходит. Точнее происходит, но иначе. Сначала в моё плечо врезается что-то тяжелое, а потом я сама падаю на щебень.

Дальше резкий звук торможения. Удар. Крик “папочка!”

Всё смешивается в жуткую какофонию. Мерцает отрывками. Мне приходится вдавить до крови ногти в ладони, чтобы остановить в себе панику и включить мозг.

Семён на земле рядом. Настя подбегает и падает на него. Рыжая дрянь, пытаясь развернуться, сминает задом капот стоящей на стоянке машины, но её машину вскрывают двое охранников, а саму, брыкающуюся, вытаскивают, потом скручивают.

Тяжело дыша, я на коленях подползаю к Семёну и Насте. Обнимаю одной рукой дочь, второй тереблю Семёна.

— Бамблби, чёрт тебя дери, — вкладываю в это всю злость. — скажи, скажи, что ты живой!

— Да живой я, — стонет в ответ, и я выдыхаю так, что в лёгких и грамма воздуха не остаётся. — Но руке пиздец, кажется. Настя, закрой уши.

— Идиотка! — слышим со стороны, и я вижу бегущую к нам женщину. — Я тебе сказала девчонку мне привести в машину, а не сына убивать. Сёма!

Я начинаю смеяться. Такого сюрреализма в моей жизни ещё не было. Многое бывало, да, но это уже за гранью. Слишком.

Не знаю, откуда тут гаечный ключ, наверное, у кого-то из багажника выпал. Но как раз по делу. Я сжимаю его в ладони и медленно поднимаю, пока Семён пытается встать со своей поломанной рукой.

— А ну нахер от моей дочери, старая курва, — вырывается, шокируя меня саму, когда встаю и заслоняю собой Настю. — Ещё шаг и я тебе череп раскрою.

Не знала, что вообще способна на такую ярость. Это вспыхивает одномоментно, затопляя всё вокруг красным. И я совершенно точно убеждена, что если мать Семёна сделает ещё хотя бы шаг в нашу сторону, я сделаю то, о чём только что сказала.

Она замирает, переводит дикий взгляд с меня на Семёна за моей спиной и обратно. Открывает и закрывает несколько раз рот, будто рыба на песке. Не такая идеальная, как в тот раз, в наш прошлый разговор шесть с половиной лет назад, не такая уверенная в себе и своей непогрешимости и силе.

— Сём, — говорит негромко, наблюдая за мной с опаской. — Ты не мог бы себе баб не таких сумасшедших выбирать.

— Сын всегда ищет похожих на мать, ты не знала, мама? — слышу сзади его голос, чуть хриплый от боли, а потом его пальцы мягко разжимают мои, сведённые судорогой, и вытаскивают ключ. — Вась, иди к Насте, я тут сам, — сжимает плечо.

Всё ещё взвинченная, я делаю шаг назад. Обеими руками обнимаю дочку и увожу её подальше от всего этого кошмара.

От сумасшедшей бывшей жены её отца, пытавшейся сбить меня.

От долбанутой бабки, помешанной на контроле над своими детьми и пытающейся похитить мою дочь. Кто ей вообще, мать её, сказал, что так можно — отбирать детей у своих детей?

От сирен скорой и полиции подоспевших.

Мне хочется снова оказаться с Настей в нашей простой и понятной жизни, без экстрима и людей, пытающихся разбить наш тихий, уютный мирок.

41

Семён

Долбанный гипс. Как же чешется под ним, капец.

Беру карандаш и просовываю между гипсом и кожей, хоть как-то пытаясь почесаться. А носить эту херову кобуру ещё недели две минимум.

Сигналит телефон. Настя сбросила фотку с котёнком, которого я ей подарил. В кроватку игрушечную его уложила и одеялком прикрыла.

“Муся спит” — подписала. Умница какая, уже и пишет, хотя в школу только через год.

А Муся и довольный. Сразу видно, что котяра, хоть и мелкий ещё.

Скучаю я за Настей. Видеться сейчас не получается часто — работа. Но работа — это одно. Я чувствую, как Василина охладела после случившегося в торговом центре, и не могу её винить за это. Разговоров длинных больше не получается, только короткие фразы по делу. И я чувствую, что не рада мне. Столько усилий в трубу. И её понять могу.

— Семён Владимирович, к вам пришли, — заглядывает Арина, моя секретарша. Да, теперь мы солидная фирма-разработчик и у меня снова есть секретарша.

— Пригласи, — отвечаю, кивнув.

— Привет, — в кабинет заходит Василина.

— Привет, — рефлекторно подрываюсь с кресла, удивлённый её визитом без предупреждения. — Не ожидал.

Она выглядит бледной, даже кажется осунувшейся. Плакала? Взгляд потухший, губы сжаты. Вижу, что она нервничает, но не тороплю. Пусть скажет сама, чего хочет.

— Как твоя рука? — кивает на гипс.

— Пока не отвалилась и то хорошо.

Тень улыбки пробегает по её лицу, но никак не трогает взгляд.

Василина проходит вдоль моего стола, смотрит куда угодно, но не на меня. Мне кажется, я физически ощущаю ту стену, которую она возвела между нами после случившегося две недели назад. И я не знаю, как пробиться. Чувствую, что не впустит и сейчас.

— Твоя мать подала в опеку ходатайство на лишение нас с тобой родительских прав, — резко поднимает глаза. — Она хочет забрать Настю.

Чёрт, мама. Снова, снова твои сумасшедшие идеи.

— Она ненормальная, Вась, — качаю головой.

Матери удалось свалить всю вину за произошедшее в торговом центре на Зарину. Она представила всё так, что просто случайно оказалась на парковке и наоборот хотела забрать Настю у моей сумасшедшей бывшей жены, похитившей ребёнка. Зарину отправили в лечебницу, пока идёт разбирательство, а мать вышла сухой из воды. И, как оказывается, решила продолжить гадить.

— Ей ничего не светит, сама понимаешь. С чего бы суду забирать опеку у нас и отдавать ей? — развожу руками. — Уверен, они типа как проведут необходимую процедуру и дадут ей отказ. Наймём юристов, чтобы это всё контролировалось.

— Ко мне домой сегодня приезжала опека, — её голос звучит безжизненно, а во