— Или?

— Или не было никакого обманщика. Все роли сыграл сам Валерий Игоревич. И с выпученными глазами прибежал, и про три тысячи наврал, и про человека, взявшего деньги, наврал. И Сусаниным поработал — увел вашу бригаду из Киева под Полтаву.

Майор отвернул горлышко коньячной бутылки и сделал большой глоток.

— Да думал, думал я об этом. Действительно, на Бурде слишком много сходится такого, что не проверишь. А это само по себе подозрительно, почему обычный старший клерк оказался в самом центре событий.

— Ну так…

— Да не похож! Совсем, слишком! Не верю я, что человек может так перевоплощаться. Он восемь лет в фирме, и все время в виде затюканного Бурды. и вдруг расцветает целым Штирлицем!

— Но в любом случае я теперь концентрируюсь на нем.

— Да, Игорь, на нем. Вне зависимости от того, чем закончится сегодняшняя гонка. Бурда или сам все придумал, или, что вероятнее, приведет нас к тому, кто все придумал. Характерно, что Роман к нему прилип. Он падальщик, чует, откуда тянет гниленьким. И про шефа его, про Кечина, не забывай, он тот еще удав. А Кечин очень прочно связан с Катаняном.

Патолин уловлетворенно потер узкие сухие ладошки:

— Короче говоря — все на подозрении.

— Ой, мамо, мамо, рятуйте, мамо….

Дир Сергеевич толкнул дверь онемевшей рукой, и она охотно, по–товарищески бесшумно отворилась. Он медленно двигался в потоке этой звуковой магмы по темному коридору, приближаясь к извергающему жерлу. В каком–то смысле он уже все понял, но вместе с тем совершенно ничего не понимал. Слух желал переложить ответственность за неизбежные страшные выводы на другое чувственное ведомство, на зрение. Он двигался медленно и бесшумно, и медленнее и бесшумнее с каждым шагом. К дверному проему слева по курсу, именно из него, вместе с мучительно–бледным светом ноябрьского дня лилась столь страстная и столь отвратительная речь.

Из–за косяка Дир Сергеевич выдвинулся одним отчаянным движением, ему не хотелось выглядеть подглядывающим, он желал явиться как минимум надзирателем. Выглянул, и ничего не произошло. То есть «они» его сначала не заметили — всего лишь бледное лицо в пасмурном коридоре.

«Наследник», не произнося ни звука, отступил в темноту. Утонул в коридоре, вышел на лестничную клетку, стал спускаться по ступеням вниз, неритмично, с перебоями передвигая ноги. Миновал один пустынный этаж, другой, четвертый. И вдруг — открытая дверь. И в дверях курильщик в майке. Дир Сергеевич остановился напротив.

— Слушай, мужик, у тебя бритва есть?

Курильщик почесал живот через майку. Он был раза в три весомее худого путника, кроме того, у него с кухни слышался шум голосов веселой компании.

— Тебе какую, опасную?

— Самую опасную.

Мужик плюнул в руку, забычковал сигарету.

— Заходи.

— Где у тебя ванная?

— А тебе зачем бритва?

— Неужели не понятно?

Хозяин квартиры оценивающе оглядел несчастную фигуру:

— Бороду хочешь сбрить?

— Дога–адливый. Не то что я.

— Ну, иди, ванная там. И помазок в стакане, горячей воды только подлей.

— Спасибо тебе, друг! — искренне поблагодарил Дир Сергеевич.

— Подъезжаем, Александр Иванович!

Майор подумал, что Патолин стал называть его по имени–отчеству как–то слишком часто. Проникся уважением? Остается только надеяться, что это не повлияет на качество работы худосочного наемника в худшую сторону. Пока он этим качеством был удовлетворен.

— Лифт не работает.

— Значит, не надо никому оставаться внизу, — сказал майор и опять отхлебнул из бутылки.

Они начали подниматься, прислушиваясь и внимательно осматривая каждую лестничную клетку. Добрались до десятого этажа. Дверь в квартиру была открыта. Это сразу не понравилось Елагину. Почему, он ответить не смог бы.

Наташа и Василь сидели на кухне. Просто сидели на табуретках у заляпанного засохшим цементом стола. Не пили чай, не разговаривали. Сидели и смотрели в окно, на широком пространстве которого лопались капли дождя, превращаясь в извилистые полосы.

Майор остановился на пороге кухни. Василь искоса на него посмотрел, грязной пятерней убрал не слишком промытые вьющиеся волосы со лба, как бы настаивая на прыщавости своего лба. Наташа смирно смотрела себе на колени.

— Где он? — спросил майор.

— Он все бачыл.

— Когда он все бачыл?

— А вот… — махнул рукой Василь, и стало понятно: все случилось только что.

Патолин тут же набрал номер водителя.

— Вася, ты там не видел шефа? Он не выходил из подъезда?

Кудрявый парубок поморщился от этого дурацкого нагромождения Василиев.

— Нет, — отозвался Патолин, складывая плоский, как профсоюзные корочки, телефон. — Не выходил.

— А мне начхать! — вдруг заявил Василь, и было не совсем понятно, что он имеет в виду. Он не боится Дира Сергеевича, затаившегося где–то в пещере подъезда, ему плевать на осуждающий взгляд майора, которым тот его придавливает к табурету. Возможно, что–то третье.

Елагин развернулся и пошел вон из квартиры. Наташа заверещала что–то извиняющееся в четверть тона и попыталась вскочить вслед майору, но кузен цепкой рукой перехватил ее и вернул к дождливому окну.

— Н–да, — сказал Патолин, когда они с майором вышли на площадку, — что мы имеем в наличии? По правде, я не до конца верил в то, что рассказал мне Иван Тарасович. Слышал, конечно, что такое бывает…

Елагина теория случившейся катастрофы не интересовала.

— Подъезд еще не заселен. Начнем осматривать все незапертые квартиры подряд. Где–нибудь он валяется или вены вскрывает.

Заниматься этим не пришлось. Снизу донесся нестройный бытовой шум, то ли песня, то ли драка. Хлопнула дверь. Не сговариваясь, майор с помощником побежали вниз. Четырьмя этажами ниже они застали в дверях того же мужика в майке с сигаретой. Поинтересовались у него, не видел ли он тут человека в плаще и с бородой.

Курильщик отрицательно помотал головой. Нет, с бородой у него никого нет.

— А вы подумайте, пожалуйста.

Курильщика возмутило недоверие. Он явно находился в той стадии, когда хочется поконфликтовать. Из–за его спины шел множественный шум.

— Разрешите, мы войдем и посмотрим, вы могли не заметить.

— Я не заметил, кто со мной пьет, да ты… — докончить ему не удалось. Он увидел дуло пистолета, направленное точно ему в переносицу.

Патолин достал оружие мгновенно и бесшумно. Майор был ему благодарен за это решение. Не было никаких сил врукопашную одолевать стихию пьяного бреда.