— Нет. Я считаю, тебе лучше остаться.

И это мнение Рыбака имело под собой основание. Не надо совсем снимать руку с пульса, даже если это рука всего лишь Валерия Игоревича.

— Я прикрою, Валера. Приеду, осмотрюсь и прикрою.

— А я что? Что мне делать?!

— Так, вообще, поглядывай. Жди меня. Я там объясню, что ты занят. Прикрою.

На самом деле Роман Миронович ничего такого делать не собирался. На Бурду ему было плевать, и он считал, что финансист, пытаясь восстановить свое доброе имя, поступил как дурак. Но подтвердилась поговорка: «Дуракам везет». Только они не умеют воспользоваться везением.

— Думаю, я улажу все в Москве за день, за два. Ты пока просто наблюдай. Я оставлю тебе одного парня.

— Зачем?

— Будет за пивом бегать.

— Впрочем, конечно, пусть остается. Он будет жить в моем номере? Впрочем…

— Одно условие: никому ни слова. Это и в твоих, и в моих интересах. Любой третий все подомнет под себя.

Валерию Игоревичу было неприятно. Как–то так вышло, что человек, которого он привлек в партнеры, отнюдь, как ему казалось, не в главные, в исполнители, уже ставит ему условия и ведет себя как несомненный начальник. И самое противное, что нет никакой возможности выпрыгнуть из этой ситуации.

— Не плачь! — уже в пятый, наверно, раз сказал майор Наташе за последний час.

Плакала она тихо, практически беззвучно, только время от времени собирала то в правом, то в левом глазу мелкие слезинки грязным указательным пальцем. Состояние ее было майору непонятно. Неужели убивается из–за разрыва с нелюбимым, неприятным папиком Диром Сергеевичем? Вряд ли. Может, воет от привалившего простого бабьего счастья — воссоединилась с запретным возлюбленным? И на это похоже не слишком. Что–то третье, что–то темное. Совсем не хочется влезать.

Они ехали по направлению к городу в машине майора.

— Так шо мы будем робить? — заносчиво спросил Василь в самом начале путешествия. Руки у него были черные. Вид при этом гордый. Он презирал сложившиеся обстоятельства и смотрел вперед уверенно. У него к тому же были претензии к окружающим. Он сказал майору, что считает его виноватым, что заварилась такая отвратительная каша. Он явно затаил что–то и против возлюбленной, вырванной из лап мучительницы–судьбы, за то, что легла под подлую отцовскую волю, не сдюжила. Не оборонила любовь!

— Не знаю, шо мы будем робить.

Этот ответ не удовлетворил Василя. Он прямо заметил майору, поскольку тот виновник всего этого бардака, то ему и разруливать и совершать выплаты. Поразительно, до какой степени у этого парня не было никакой робости перед большими дядьками в ослепительных черных автомобилях и дорогущих костюмах, под которыми еще и пистолеты.

Но начальник службы безопасности был сейчас не в состоянии восхищаться этим проявлением независимости.

— Останови, — велел он своему Василю, шоферу.

«Мерседес» плавно и плотно припал к обочине.

— Выходите, — сказал майор.

— Что? — переспросил прыщавый Василь.

— Пошли вон! — майор распахнул дверь в мокрую траву на обочине.

— Не надо так, — прошептала Наташа.

— Пошли! — скомандовал брат.

Светлана Владимировна раскладывала пасьянс, когда услышала звук открывающейся двери. Она выронила карту, привстала, но тут же взяла себя в руки. Села обратно. Посмотрела на пеструю карточную шкуру, что занимала половину стола. Мельком отметила про себя, что выроненная карта легла туда, куда надо. Она ощутила укол неожиданной радости — все будет хорошо!

Дир Сергеевич медленно и задумчиво раздевался в прихожей. Прошел по коридору мимо открытой двери, пробурчал что–то похожее на «привет».

Пьян, удивилась Светлана Владимировна, а потом поняла, что зря удивляется. Все эти недавние события изменили человека. Подвыпивший хозяин вернулся в свою саклю. Хочет — напьется, хочет — бороду сбреет. Мужчина, бреясь, расстается со своим прошлым. Небось еще буянить начнет. Впрочем, этого госпожа декан не боялась.

Что делать? Во–первых, выяснить обстановку. Полез в душ? Очень кстати, успеем позвонить.

Елагин сразу взял трубку и унылым своим голосом рассказал о том, что случилось.

Господи, ехидно восхитилась Светлана Владимировна. Она ему изменяла, эта шалава. И с кем! С собственным двоюродным братом! Нет, Светлана Владимировна, конечно, желала изменщику какого–нибудь отвратительного выверта в его грязной интрижке. Но чтобы так быстро и так сочно!

Как себя вести? Хочешь управлять человеком, поступай всякий раз не так, как он ждет. Скандала, скорее всего, не будет. Чего ему скандалить здесь?

И примирения тоже не будет. Тем более что примирения ей и самой не жаждется. Пока. Пока не выяснено, на каких ему быть условиях.

Смывает грехи. Одного похода в душ для этого недостаточно.

Скорее всего, разговора вообще никакого не состоится. Сейчас добавит из горла коньяка и рухнет с руганью поперек постели. Так Дир Сергеевич вел себя в давние, романтические годы, когда ему еще позволялось победокурить.

Початая бутылка как раз стоит на кухне посреди стола. Мозгалевы не держали бара или винного погребка по понятным причинам. А эту бутылку госпожа декан купила для себя и подруги Алевтины, с которой они уже насплетничались.

Ладно, пусть напьется. Будет время раскинуть мозгами и собрать дополнительную информацию.

И тут раздался звонок в дверь.

Светлана Владимировна в нерешительности вышла в коридор.

Звонок повторился настойчивее.

Взъерошенная голова Дира Сергеевича высунулась из ванной.

— Открой, Света.

Супруга подчинилась, спросив все же, кто там. Это был Рыбак, она не очень хорошо знала, кто это, но, кажется, работает в фирме. Роман Миронович начал с массированных извинений. В такой поздний час, если бы не прямое указание Дира Сергеевича…

— Да ладно–ладно, проходите. Сюда, в кабинет. Может… выпить?

— Нет–нет, я исключительно по делу.

— Да–да, по делу! — выскочил хозяин, запахивая халат. — Ко мне по делу, по важнейшему делу.

В его тоне было столько неожиданного пренебрежения к супруге, будто она была лишь кошкой, напрашивающейся на внимание. Светлана Владимировна не выдержала. Она ждала со стороны мужа всего, чего угодно: раздражения, хамства, ядовитой иронии, насупленного игнорирования, но не вот этого.

— Ты чего бороду сбрил, дурик? — вырвалось у нее.

Уже канувший было за тяжелой дверью кабинета, муж выглянул половиной корпуса и, прищуренно вглядываясь в жену, процедил: