Афия времени не теряла. Люди племени Нур все как один ринулись к ближайшему выходу. Внезапно я стала задыхаться. Толпа напирала, вздымалась, давила, устремляясь сразу в несколько направлений. Я потеряла из виду Афию и повернулась к Элиасу. Он схватил меня за руку и притянул к себе, но было слишком много народу, и нас разделили. Я заметила в толпе проход и попыталась добраться до него, но не смогла протиснуться.

Стань маленькой. Крошечной. Исчезни. Если ты исчезнешь, то сможешь дышать. Я ощутила покалывание на коже и снова рванула вперед. Кочевник, которого я оттолкнула, огляделся в замешательстве. Я легко прошла сквозь давку.

– Элиас, давай!

– Лайя? – Он вертелся, глядя в толпу и пробиваясь совсем не в ту сторону.

– Сюда, Элиас!

Он подался ко мне, но, похоже, меня не видел. И тут он схватился за голову. Небеса… снова яд дает о себе знать? Он полез в карман и сделал глоток теллиса.

Я протиснулась прямо к нему.

– Элиас, я здесь. – Я взяла его руку, и он подскочил на месте. Повертел головой точно так же, как и в тот день, когда его только отравили, и оглядел меня с головы до ног.

– Конечно, ты, – сказал он. – Афия… где Афия?

Повернувшись, он двинулся вперед, рассекая толпу и пытаясь догнать кочевницу, которую я нигде не видела.

– Что, ради всего святого, вы оба делаете? – Афия появилась возле нас и схватила меня за руку. – Я вас везде ищу. Будьте рядом со мной! Мы должны выбраться отсюда!

Я последовала за ней, но внимание Элиаса было приковано к тому, что находилось далеко внизу, у помоста. Он остановился, пристально вглядываясь в хлынувшую толпу.

– Афия! – позвал он. – Где караван Нура?

– В северной части стоянки, – ответила она. – Через два каравана от племени Саиф.

– Лайя, можешь остаться с Афией?

– Конечно, но…

– Она увидела меня. – Он выпустил мою руку и ринулся в толпу. Корона серебристых волос сверкнула на солнце. Аквилла. Нас разделяло несколько десятков ярдов. – Я отвлеку ее, – сказал Элиас. – Иди к каравану. Встретимся там.

– Элиас, проклятье…

Но он уже ушел.

Когда мы с Элен, разделенные огромной толпой, встретились взглядом, она тотчас узнала меня, и на ее серебряном лице отразился шок. Я не размышлял ни секунды, даже не сомневался. Я просто передал Лайю в руки Афии и стал продвигаться навстречу Элен, рассекая толпу. Мне надо было отвлечь ее внимание от Афии и племени Нур. Если Элен поймет, какое племя взяло нас с Лайей к себе, она нас непременно выследит и поймает, и ее не остановит и тысяча восстаний.

Я отвлеку ее. Затем растворюсь в толпе. Я вспомнил ее лицо, когда мы виделись в последний раз в моей комнате в Блэклифе. Вспомнил, как она, встретив мой взгляд, изо всех сил старалась скрыть боль. «После этого я принадлежу ему. Помни, Элиас. После этого мы – враги».

Вокруг воцарился невообразимый хаос, однако во всей этой неразберихе я заметил скрытый порядок. Среди толкотни, криков и воплей я не увидел ни одного потерявшегося ребенка, ни одного затоптанного тела, ни одной брошенной в спешке вещи – ни единого признака настоящего хаоса.

Мама и Афия распланировали этот бунт по минутам.

Из гарнизона меченосцев доносился барабанный бой, призывающий подкрепление. Эл, должно быть, отправила сообщение на барабанную башню. Но если она привлечет солдат сюда, чтоб подавить бунт, то не сможет поддерживать оцепление вокруг города, на это и рассчитывали мама и Афия. После того как кордон вокруг повозок уберут, Афия сможет надежно спрятать нас и вывезти из города. Наш караван станет одним из сотен, покидающих Нур.

Элен, прежде стоявшую у помоста, теперь оттеснило толпой ближе ко мне. С серебряным лицом, облаченная в броню, она была одинокой, словно остров в бушующем море человеческой ярости. Декс куда-то исчез, и другой маска, который вошел в амфитеатр вместе с ней, – Харпер – ушел к одному из выходов.

То обстоятельство, что она одна, ничуть не удерживало Элен. Она направлялась ко мне с целеустремленной решимостью, которая была мне до боли знакома. Пробираясь между кочевников, она двигалась вперед с неумолимой силой, точно акула к окровавленной жертве. Но толпа сжалась вокруг нее плотным кольцом. Чьи-то руки цеплялись за ее плащ, хватали за шею. Кто-то стиснул ей плечи, она повернулась и сорвала с себя плащ одним взмахом. Я понимал ее логику: проще продолжать идти, чем бороться со всеми.

Теперь она шла с трудом, замедлила шаги, остановилась. Я услышал лязг ее мечей, выхваченных из ножен. Она преобразилась в истинного Кровавого Сорокопута, темного рыцаря Империи. Ее клинки рассекали путь, поднимая брызги крови.

Я взглянул через плечо и увидел, что Лайя с Афией как раз были у самого выхода, проталкивались через ворота. Когда я вновь посмотрел на Элен, она все еще взмахивала мечами, но уже не так быстро. На нее напали десятки кочевников, слишком много, чтобы отбиться от всех в одиночку. Толпа всколыхнулась и забурлила, больше не боясь ее клинков. Я видел тот миг, когда Элен осознала это, когда поняла, что какой бы быстрой она ни была, их слишком много.

Она встретилась со мной взглядом, полным ярости. Затем ее сбили с ног.

Я, не думая ни секунды, со всех сил ринулся к ней через толпу, по пути сорвав плащ с какой-то женщины – она даже не заметила его пропажи. Я мог думать лишь о том, как добраться до Элен, поднять, спасти, прежде чем ее изобьют или затопчут до смерти. Зачем, Элиас? Она сейчас твой враг.

Эта мысль причинила боль. Она была моим лучшим другом. Я не могу взять и вот так ее бросить.

Я пригнулся пониже и бросился к ней. Вокруг мелькали одежды, ноги, оружие. Обернув Элен плащом, одной рукой я обхватил ее за талию, а другой – срезал ремни с мечами и метательными ножами. Ее оружие упало наземь. Когда она закашлялась, на доспехи брызнула кровь. Я полунес-полувел ее, отмечая, что даже в таком состоянии она пыталась найти в себе силы идти сама. Мы пробились сквозь одно кольцо кочевников, следом – сквозь другое и затем быстро пошли прочь, оставляя позади вой и крики бунтарей, жаждущих ее крови.

Оставь ее, Элиас. Вынеси из толпы и оставь. Отвлечь ее внимание от Афии тебе удалось. Ты все сделал.

Но если я оставлю Элен, то на нее могут напасть и другие кочевники, пока она не оправилась. С тем же успехом я мог бы и не выносить ее, оставив на растерзание толпе.

Я продолжал идти, держа ее на руках, пока она не встала на ноги. Ее трясло, из груди вырывался кашель. Я знал, что сейчас ею правил инстинкт самосохранения: успокойся, дыши, сделай все, чтобы выжить. Возможно, поэтому она и не сопротивлялась, позволяя нести себя, пока мы не выбрались из давки и не дошли до середины пыльной, пустынной улицы.

Там она отстранилась от меня и сдернула плащ, отшвырнув его на землю. Целая буря чувств отразилась при этом на ее лице. Еще один секрет, который кроме меня никто и никогда не узнает. Этот миг стер все дни и недели, все мили, что разделяли нас. Я взглянул на ее дрожащие руки и заметил на пальце кольцо.