— Понимаю.

Подали охлажденную дыню.

— Вас интересует крупная дичь, мисс Десмонд?

— Да. Мы летели в заповедник «Уоннок», когда я увидела этот прекрасный дом, и мне захотелось как следует разглядеть его. Я очень надеюсь, что вы не сочли меня слишком бесцеремонной.

— Ни в коем случае. Если бы я был против вашего присутствия здесь, то Так дал бы вам от ворот поворот. Наоборот, мне приятно приветствовать у себя столь неожиданных гостей.

— Вы живете в такой глуши. Неужели вы не ощущаете одиночества? — спросила молодая дама.

— Я настолько занят, что мне некогда ощущать свое одиночество. Меня удивляет, что вы работаете фотокорреспондентом, — упершись в Гею взглядом, продолжал Каленберг. — Судя по вашей походке и внешности, вы скорее смахиваете на манекенщицу.

— Действительно, я работала в качестве манекенщицы, но работу фотографа я нахожу более интересной.

— Я тоже увлекаюсь фотографией, но на любительском уровне. Полагаю, вы работаете лишь в цвете?

Гея, имевшая лишь смутное представление об искусстве фотографии, поняла, что ступила на опасную почву.

— Да, я работаю в цвете.

— Скажите мне, мисс Десмонд… — начал было Каленберг, но в это время подали голубую форель.

Гея тотчас приступила к еде, надеясь сменить тему разговора.

— Это моя любимая рыба, — сообщила она хозяину дома.

— Рад, что угодил вам, но я… Увидев опасность, Гарри Эдварде попытался направить беседу в другую колею:

— Мистер Каленберг, я позволил себе прогуляться по вашему великолепному саду и наткнулся на зулуса в полном боевом костюме. Во всяком случае, я так подумал, вспомнив фильмы… Великолепный экземпляр.

— Да, у меня больше сотни таких воинов, — отозвался Каленберг. — Мне нравится, когда они надевают свою национальную одежду. Они великолепные охотники на зверей… и людей. Они охраняют мои владения. Никто не в состоянии приблизиться сюда оставшись незамеченным. Караулят они посменно круглые сутки.

— Неужели они и сад караулят? — как бы Мимоходом спросил Гарри, извлекая из рыбы хребет.

Наступила такая продолжительная пауза, что молодой человек поднял глаза и заметил, что Каленберг уставился на него. Увидев в его взгляде столько насмешки и презрения, Гарри сделал вид, будто увлечен едой.

— Нет, мистер Эдварде, сад они ночью не караулят, но несколько моих людей находятся в саду днем, когда здесь появляются чужаки.

— Впечатление они производят, — согласился Гарри, кладя на стол нож и вилку. — Они просто великолепны.

— Да, — рассеянно отозвался Каленберг и стал гладить гепарда по жесткой шерсти. Животное громко замурлыкало.

— Какой чудный звук! — восхитилась Гея. — Он давно у вас?

— Четвертый год. Мы с ним неразлучны. — Взглянув на пилота, владелец имения добавил:

— Это превосходный сторожевой пес, вернее, сторожевой кот. Несколько месяцев назад я в этом убедился. Один из моих слуг сошел с ума и попытался напасть на меня. Вошел ко мне в кабинет с ножом, но не успел приблизиться, как Гинденбург буквально разорвал его на куски. Гепард самое быстрое животное на земле. Вы знали об этом, мистер Эдварде?

Впившись глазами в хищника, Гарри помотал головой:

— Внушает к себе почтение.

— Вполне.

Один из официантов подал мясное блюдо — запеченных цыплят, фаршированных омарами в сметанном соусе.

— Ах! Это нечто необыкновенное, — заметил Каленберг. — Я получил этот рецепт от одного знаменитого парижского кулинара. Полагаю, вы будете в восторге.

Пока официант разрезал цыплят, Каленберг добродушно болтал, хотя Гея и Гарри заметили, что его мысли чем-то заняты. Очевидно, он думал о каком-то деле и поэтому не обращал особенное внимание на своих гостей.

Как и обещал Каленберг, цыплята действительно оказались восхитительными, и оба гостя это оценили. Несмотря на великолепную еду, Гея испытала облегчение, когда трапеза кончилась. Чтобы поддерживать в Каленберге интерес к ней, молодой женщине пришлось нелегко. Хотя она умела ладить с людьми. Гея убедилась, что такие хозяева, как он, встречаются редко. При всей его учтивости, он держался отстранение и думал о своем. Однако молодой женщине удалось поддержать разговор, избегая при этом скользких тем, расспрашивала о нем самом, вспоминала свои визиты в Нью-Йорк, Париж и Лондон. Между тем Гарри, восхищенный самообладанием Геи, почти не вмешивался в разговор.

В то время как подали кофе, на террасе появился Так. Подойдя к шефу, он сказал:

— Прошу прощения, сэр, вам звонит мистер Форстер.

— Ах да, — нахмурясь, отозвался Каленберг. — Я совсем забыл. Передайте ему, что через пять минут я с ним свяжусь.

Поклонившись, Так удалился.

— Должен извиниться, мисс Десмонд, к сожалению, я должен вас покинуть. Мне нужно работать. Вряд ли мы с вами еще раз увидимся до вашего отбытия. Сожалею по поводу фотографий. Надеюсь, обед доставил вам удовольствие.

Оба поднялись и поблагодарили его за гостеприимство. Хозяин имения посмотрел на них со странным выражением и, кивнув, уехал на коляске с террасы в сопровождении гепарда.

В кабинете его ждал Так.

— Спасибо, Так, а то эта парочка начала мне надоедать. Дамочка миловидная, ничего не скажешь, но пустышка. — Подъехав к письменному столу, он спросил своего помощника:

— За ними ведется наблюдение?

— Да, сэр.

— Хорошо. А что с остальными троими?

— С проводником покончено. Феннел и Джонс расположились на скале, наблюдают в бинокль. Поддерживают связь с Эдвардсом по рации. Переговоры их перехвачены. Феннел направляется к нам один. Кеннеди Джонс остается на скале. Эдварде полагает, что мы его подозреваем, и осторожничает.

— Очень разумно с его стороны. Хорошо, Так. Можешь возвращаться к себе домой. Мне нужно кое-чем заняться, но лягу спать как обычно. Остальной персонал может быть свободен.

— Разумно ли это, сэр? — после некоторого колебания произнес Так.

— Тут останутся охранники и Гинденбург. Так что не беспокойся. — Задумчиво посмотрев на секретаря, калека добавил:

— Ты должен быть доволен тем, что не имеешь никакого отношения к делу, которое я задумал. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил его секретарь и ушел.

Каленберг принялся разбирать груду бумаг, доставленных днем авиапочтой. В половине одиннадцатого, если не позже, послышался негромкий стук в дверь.

— Войдите, — нахмурясь, отозвался Каленберг. Вошел Кемоза.

— В чем дело?