добрый самаритянин? Честно говоря, проще было иметь легкомысленного ребенка, вроде Фрэнки, у которого в одно ухо влетало, а из другого вылетало. В десять лет он по-прежнему пел «Round John virgin»[32] и не понимал, что это бессмыслица.

Наконец Лиллиан спросила, не глядя на нее:

– Ты сделала что-нибудь плохое, мама?

– Насколько мне известно, нет.

– А папа?

– Насколько мне известно, нет.

– Фрэнки?

Она замялась, но иначе быть не могло:

– Насколько мне известно, нет. – И добавила: – Пока что.

– А Джоуи?

– Я не могу даже представить, чтобы Джоуи или ты, Лиллиан, делали что-то плохое или думали дурные мысли.

– А какие мысли дурные?

Розанна уже жалела, что вообще завела этот разговор.

– Ненависть к кому-либо, – сказала она.

– А ты кого-нибудь ненавидишь?

– Нет, и папа, Фрэнки, Джоуи и ты тоже. Лиллиан, я не знаю, почему нет воды, но Господь даст ее нам, если мы станем ему молиться.

– А разве воды нет?

– Ну, – сказала Розанна, – давай проверим.

Она встала и вытащила Лиллиан из ванны, стараясь сохранить как можно больше воды для растений, а может, даже для животных. Она вытерла Лиллиан полотенцем и подвела ее к крану. Розанна подняла Лиллиан, усадила рядом с раковиной и подняла – нет, не ведро с грязью, а горшок, в котором варила яичную лапшу. Поставив его под кран, она подняла ручку колонки и нажала на нее, затем сделала это еще раз. Вода – прохладная, прозрачная вода – хлынула в горшок, и Розанна снова нажала на ручку. Скоро она набрала около трех кварт[33] (в горшок вмещалось четыре). Она поняла, что зря запаниковала. По правде говоря, она примерно представляла себе, как работает колодец: колодец – это глубокая дыра в водоносном горизонте[34]. Просачиваясь мимо окружающих камней сквозь землю, вода заполняла дыру, и у каждого колодца была разная вместимость – галлон в минуту, две минуты, десять, сколько угодно. Но за все свои тридцать лет Розанна ни разу не видела, чтобы из крана лилось что-либо кроме воды, поэтому, увидев грязь, она перепугалась. Лиллиан разглядывала воду, и, поддавшись соблазну, Розанна сказала:

– Ну, дорогая, это чудо. Мы с тобой помолились о воде, и вот она.

Розанна знала, что Уолтер не одобрит такой взгляд на вещи, но слова просто вырвались у нее изо рта. Лиллиан уставилась на воду и повторила:

– Чудо.

Розанна сняла Лиллиан с раковины и сказала:

– Давай-ка найдем Дьюлу и Лиззи. Сдается мне, они там проказничают.

Когда они выходили из кухни, держась за руки, Розанна заметила, что Лиллиан, повернув голову, смотрит на кран. Она почувствовала себя немного виноватой. Но что такого в том, чтобы верить в чудеса? Чудеса творились повсюду. Многое человек видел, но ведь многого и не замечал.

Папа полагал, что зимой сможет прокормить пять коров, двадцать кур и Джейка с Эльзой. Что до ягнят и свиней, то их забили и пустили на колбасу и ветчину, как и каждый год, а овец не осталось. Папа говорил, если весной станет лучше – если будет снег – то можно опять начать разводить поросят и ягнят. Их семье вряд ли грозит голод: мало того, что мама запасла в подполе свинину, говядину и куриное мясо, так еще и повсюду появлялись олени и индюки. Папа говорил, что все животные страдали от голода и жажды. В некотором роде милосерднее было пристрелить их, когда они, утратив всякую осторожность, подходили вплотную к ферме. Лучше получить пулю, чем попасть в зубы стае собак.

Фрэнк обо всем этом мало беспокоился. И Минни Фредерик не беспокоилась. Правда, Грэхамы, у которых почти не было скота, только куча кукурузы и немного других зерновых, потеряли ферму еще до урожая и уехали, потому что у мистера Грэхама «не хватало средств» убирать мертвые, иссушенные поля, просто чтобы привести их в порядок. Каждое утро на пути в школу Фрэнк и Минни шли по этим полям. Фрэнк точно не знал, о каких «средствах» шла речь: может, о деньгах, или лошадях, или бензине, или о ком-то, кто бы ему помог. В любом случае Грэхамы уехали, даже не пришли в школу в первый день. В школе было много таких, кто не беспокоился. А все остальные, наверное, уехали.

А вот папа волновался, и хотя Фрэнк не понимал почему, он не смел спросить. Было одно слово, произнеся которое папа всегда качал головой, – «банк». Фрэнк точно не знал, какое из трех событий, что тревожили папу, могло произойти в банке: банк мог «лопнуть», банк мог «отрезать» его или банк могли ограбить. Разумеется, самое интересное – это ограбление, и возможность этого обсуждала вся школа, потому что у Дональда Гатри был кузен в Оттамве, где в сентябре семь или восемь парней украли то ли шестьдесят, то ли сто тысяч долларов из банка. Оттамва находилась всего в сотне миль от Денби, если верить папе. Папа по этому поводу сказал вот что: «Хорошо, что в банке Оттамвы в такую засуху было сто тысяч долларов, знаете ли».

Мама сказала, что никакого ограбления не будет – Господь этого не допустит. Фрэнки не понимал почему, и папа, кажется, был с ним согласен. «Он уже много чего допустил» – вот что сказал папа. Мама возразила, что иногда Сатане удавалось уйти от наказания, а иногда нет, и Фрэнк по опыту знал, что это касается любого, даже Джоуи, который редко совершал что-то, за что мог быть наказан, однако он убил синюю птичку из рогатки, которую подарил ему Фрэнк, и его не поймали, хотя мама запрещала стрелять в певчих птиц. Сам Фрэнк уже