Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну так-то да… — чуть не в унисон протянули все остальные.
— Дело не в том, что мы, как сказала Юко, все-таки семья, — заметила Ёсикава. — Просто мне надо, чтобы он продолжал работать. Если он умрет, мы с ребенком не сможем позволить себе жить так, как сейчас.
— Понимаю… — кивнула Ая.
Она, по-моему, проработала в книжном меньше всех — мы с ней пересеклись там всего на год. Мало кто оставался равнодушен к ее красоте. Помню, у нее была интрижка с молодым многообещающим писателем, который заглянул к нам в книжный по делу. Потом, когда у него вышел новый роман, Ая призналась, что образ главной героини был написан с нее. Через некоторое время у нее начались новые отношения, она забеременела, вышла замуж и стала домохозяйкой. Сейчас ее дочке уже два года. Муж Аи унаследовал от родителей риелторский бизнес, так что им приходилось жить вместе со всей его семьей в одном большом доме. Ая в красках описывала нам свои стычки со свекром и свекровью, которые помогают молодым деньгами, но зато считают себя вправе постоянно вмешиваться в их жизнь.
— Я, конечно, боюсь боли… Но, если муж умрет, это же придется дальше со всем справляться самой. Так что я бы, пожалуй, отдала почку. Но вообще, если он вдруг реально умрет, я немедленно съеду из этого жуткого дома, оформлю это, как его… Посмертный развод? Выжму из его родственников, что смогу, и порву с ними все связи.
— Бедная Ая, я вижу, ты там уже на пределе… — заметила Юко. — Мой часто меня бесит, я уже столько раз думала: «Чтоб ты сдох!» Но он как-никак отец моего ребенка. Пусть живет. — Она рассмеялась. — В отношениях бывает всякое, но… если бы оказалось, что я связала жизнь с человеком, для которого мне даже почку жалко, я бы перестала уважать себя как женщину.
— Да, действительно, — кивнула Ёсикава. — Тогда ведь возникает вопрос, зачем я вообще от него рожала. И жизнь кажется прожитой зря… Ну и к тому же у нас ведь есть дети. Мы должны думать о том, что будет лучше для них.
Когда разговор о почках подошел к своему логическому завершению, Ая взяла счет и объявила, сколько с кого причитается. Я заплатила тысячу четыреста иен; те, кто заказывал дополнительные напитки, — по тысяче восемьсот; и мы вышли на улицу.
Переговариваясь в духе «Как тут все изменилось!» или «Интересно, что это за очередь вон там?», вся наша компания направилась к станции Сибуя. Возле огромного перекрестка перед станцией мы помахали друг другу, пообещали быть на связи и разошлись в разные стороны. Ая, Юко и Ёсикава отправились на линию Инокасира. Остались мы с Риэ — той самой Риэ, которая на наших встречах (и на этой тоже) сидела с краю, по большей части улыбалась и поддакивала. Нам обеим нужно было на линию Дэнъэнтоси, так что мы пошли на станцию вместе.
Стоял августовский день, половина третьего. Все вокруг горело под солнцем белым огнем. Небо между крышами высоток было синим, будто экран компьютера. От жары было некуда спрятаться: с каждым вдохом она обжигала ноздри, с каждым движением проникала сквозь кожу.
Как только включался зеленый свет, толпы по обе стороны перекрестка приходили в движение: два потока людей вырывались на «зебру», смешивались на ее середине и вновь разделялись, чтобы поменяться местами. То тут, то там взгляд натыкался на молодых белокожих девушек в светлых разлетающихся юбках и босоножках на огромной платформе — видимо, это был писк моды. У всех были ярко-розовые щеки, все носили линзы, в которых глаза кажутся больше.
— Слушай, Риэ, а тебе на какую станцию? — спросила я, вытирая лоб платком.
— На Мидзонокути.
— Понятно. Ты там всегда жила?
— Нет, года два. Переехали из-за работы мужа.
У Риэ вроде бы тоже есть ребенок, вспомнила я, еще маленький. Но три года назад она снова вышла на работу в книжный, правда, в другой. Кем работает ее муж, я не знала. Риэ была миниатюрная, на голову ниже меня. Тонкие брови домиком; клыки, чуть видневшиеся из-под верхней губы, как будто она все время слегка улыбается. Я впервые оказалась с ней наедине, пусть всего на несколько минут по дороге до станции. Мы хоть и виделись на наших посиделках, но друг с другом практически не разговаривали. Чтобы не молчать, я решила продолжить разговор о почках и мужьях, который так всех увлек под конец обеда.
— Ты, кажется, тоже готова отдать почку?
— Нет, — быстро взглянув на меня, сказала Риэ. — Я бы не отдала.
— Правда? — Я тоже посмотрела на нее.
— Правда.
— Даже если без почки он умрет?
— Ага, — ни на секунду не замешкавшись, ответила Риэ. — Отдать мужу свою почку? Да ни за что. Лучше уж на помойку выбросить.
Я понятия не имела, что на это можно ответить, поэтому на всякий случай изобразила понимание:
— Ну да, это же, в сущности, чужой человек…
— Чужой? Нет, не в этом дело, — покачала головой Риэ.
Мы наконец миновали перекресток, спустились в подземный переход и зашагали в сторону турникетов. Я чувствовала, как по спине и бокам струйками стекает пот.
— Тебе на Мидзонокути, а мне на Дзимботё… значит, нам в разные стороны, — заключила я. — Ладно, пока! Буду ждать очередного приглашения от Аи. Следующая встреча, кажется, зимой?
— Да. Но я, наверное, больше не приду.
— Не придешь?..
— Ага, — улыбнулась Риэ. — Потому что они полные дуры.
Я молчала.
— Да, они все — дуры, — со смехом добавила Риэ, — причем неисправимые.
После этого она помахала мне рукой, приложила карточку к турникету и растворилась в глубине станции.
Отворив дверь кафе на одной из укромных улочек Дзимботё, я сразу заметила у окна силуэт Рёко Сэнгавы. Она тоже обернулась ко мне и подняла ладонь в знак приветствия.
— Ну и жара, — жизнерадостно произнесла Сэнгава. — Вы сегодня прямо из дома?
— Нет, встречалась с приятельницами на Сибуе, — ответила я,