За последние дни Филипп много раз повторил, что не ревнует, что все понимает, и к самой презентации я окончательно успокоилась. Оставалось только самой поверить в такую версию. Но некоторые вещи, вероятно, не лечились даже амнезией.

Новый модный ресторан в самом центре города встретил нас живой музыкой и блеском хрусталя. Помощники Филиппа расстарались на славу. Такого количества известных лиц не видели, наверное, даже знаменитые кинофестивали.

Стоимости нарядов и драгоценностей с лихвой хватило бы, чтобы укомплектовать несколько больниц самым современным оборудованием. А список фамилий мог привлечь внимание жителей всего Питера.

Я словно в далекое прошлое вернулась. Туда, где приходилось играть счастливую дочь депутата, мучить губы улыбкой, а ноги каблуками.

Другая на моем месте к двадцати семи годам, наверное, научилась бы получать удовольствие от всей этой роскоши. Местные барышни ничем не напоминали угнетенных рабынь с галер. Но моя интернатура и работа в клинике лишь укрепили нелюбовь к светским мероприятиям.

Сегодня я ни за что не справилась бы без Филиппа. К счастью, среди звездных гостей, фотографов и блогеров он был как рыба в воде.

Ведущие отрабатывали свои гонорары, рассказывая со сцены о целях фонда и важности участия в нем. Филипп лично общался с каждым приглашенным. Он создавал вокруг себя целые островки из знаменитостей и журналистов.

Все, что требовалось от меня — «плыть» рядом и не краснеть каждый раз, когда Филипп гордо представлял меня своей невестой и забрасывал комплиментами.

К середине презентации щеки, казалось, разучились покрываться румянцем. Ноги одеревенели. И только боль в висках напоминала, что пациент все еще в сознании.

Справиться с этой болью не помогли ни таблетки, которые я раздобыла у одной из официанток. Ни мятные прохладительные напитки. Ни ледяная вода, которой я аккуратно умылась в дамской комнате.

Последним неиспробованным средством оставался свежий воздух. Но прогулку на улицу я старательно откладывала на потом. Сколько могла, помогала Филиппу. Знакомила его со всеми, кого помнила по прошлой жизни. Лишь когда от боли в голове стали путаться имена гостей, я решилась ненадолго бросить жениха в одиночестве.

Очевидно, не стоило.

Возможно, лучше было отправить водителя в аптеку за нужным лекарством.

Может быть, существовал еще какой-то вариант.

Но, как только за моей спиной закрылась тяжелая дверь ресторана, выбора не осталось.

По глазам ударили сотни огней с проспекта. Фары машины, свернувшей на парковку, ослепили окончательно. И я интуитивно дернулась вправо.

Наверное, если бы не усталость и головная боль, все закончилось бы хорошо. Но долгий, напряженный вечер сыграл со мной злую шутку.

Острый каблук застрял в шве тротуарной плитки. Нога подвернулась. И вместо того, чтобы отскочить вбок, я стала неуклюже заваливаться на асфальт прямо под капот приближающейся машины.

Пожалуй, такая смерть была достойна премии Дарвина*. Падая, я даже успела об этом подумать. Но перед самым асфальтом траектория падения вдруг изменилась.

Вместо твердого дорожного покрытия я приземлилась на что-то упругое. И горячие руки сжали в объятиях так крепко, что несчастный случай чуть не превратился в сердечный приступ.

— С ума сошла, под машину бросаться?! — Неожиданный спаситель поставил меня на ноги одним резким движением и заорал на всю парковку. — Жить надоело?! По попе давно не получала?!

От этого рева у меня заложило левое ухо, а мигрень, которая мучила весь вечер, исчезла без следа. Мгновенно! Словно ее и не было.

— А где твой французский баран? — Все так же сильно сжимая мою руку, Никита Лаевский осмотрелся по сторонам и, стерев с лица грязь, продолжил: — Какого лешего он отпустил тебя одну?! Ночь на улице! Он время не видел?! Или у этого героя кучерявые патлы вместо извилин?!

Я, конечно, знала, что Никита совсем не ангел. В прошлом уже видела, как он одним лишь взглядом размазывает в кашу акционеров моего банка. Но сейчас от этой ярости дыхание перехватывало.

От шока я не знала, ругаться с Никитой или благодарить. Откуда он вообще взялся? Почему целую неделю игнорировал Филиппа?

Но потом в свете фонаря заметила, как по мускулистой шее стекает тонкий бордово-красный ручеек. И мгновенно стало не до вопросов.

За следующую минуту я поняла, почему Лаевский даже без лицензии адвоката оставался самым востребованным юристом в городе.

Этого гада невозможно было ни в чем переубедить. Он игнорировал любые факты. Его не брали крики. И проще было пристрелить, чтобы не мучился, чем спасти.

Сплошная катастрофа. Высокая, плечистая и мрачная.

— У тебя кровь течет. — Чтобы забыть свой собственный испуг, мне хватило взгляда на шею и на покрасневший ворот рубашки.

— Зубы мне не заговаривай! — Злой как медведь, разбуженный среди зимы, Никита продолжил гнуть свою линию. — Ты вообще понимаешь, что умереть могла?!

— Никита, у тебя правда кровь. Много крови...

Я попыталась дотянуться до его шеи, но стальные ладони перехватили мою руку.

— Ноги от ушей отрастила, а пользоваться ими так и не научилась?

Кроме ни в чем не повинного Филиппа, наконец досталось и мне.

— Я отлично пользуюсь своими ногами! — Со злости я даже притопнула.

Звон от удара каблука разлетелся по всей парковке. А от вида колена, мелькнувшего в разрезе, кадык на горле Никиты дернулся.

Впрочем, последнее могло мне показаться. Происходящее вообще больше смахивало на сон, чем на реальность.

Больной бред! Питерский. Фирменный.

— Уж не знаю, чему ты там научилась... — Лаевский обхватил меня рукой за шею и притянул к себе. — Но только что из-за этих ног чуть под машину не попала, — процедил он сквозь зубы.

— Я... — Горячее дыхание опалило лицо, и остальные слова застряли в горле комом.

Совершенно дикий, темный взгляд сковал по рукам и ногам.

Я почувствовала, как тону. Иду ко дну, даже не пытаясь барахтаться. Ни обиды, ни страх не спасали. Лишь мысль о крови не дала натворить глупостей.