сарая, в котором они были вылиты. Около полудня я получил приказание еще раз явиться к его величеству. Он забавлялся еще катаньем по льду на парусах: лодка его перевернулась при быстро сделанном им повороте, но он оправился и опять поставил ее в ход. Спустя полчаса после этого он приказал мне следовать за ним одному. Он сел в наемные сани о двух лошадях, из которых одна тут же упала в яму, хотя ее и вытащили скоро, а другая осталась на льду. Он приказал мне сесть подле него и сказал: «Поедем на шлюпку, я хочу, чтоб ты видел, как мечут бомбы, потому что тебя тогда не было, когда палили из этих мортир». Доехавши до места, мы осмотрели шлюпку и устроенный посредине ее снаряд, на который кладется мортира так, что ее можно поворачивать по желанию, в какую хочешь сторону. Бомбардир изготовился и дал знак в предостережение стоявшим на равнине, куда направлена была мортира. Тогда мы сошли со шлюпки, и мортира выпалила. Бомба взвилась довольно высоко и при падении лопнула. Его величество был так внимателен ко мне, что спросил меня, желаю ли я посмотреть еще несколько выстрелов из мортир, на что я отвечал, что надобности в том не имею. После этого я сопроводил его к г-ну Стилсу, а немного спустя и в дом, где он жил, бывший невдалеке, где я имел честь окончательно проститься с ним. Государь обнял меня и при этом сказал мне по своему обыкновению: «Да сохранит тебя бог!»

Было уже три часа пополудни, когда я опять пришел домой, где, подкрепившись немного пищей, изготовился в путь. Я поблагодарил шаутбенахта за оказанную им мне честь и за все его для меня одолжения и оставил его в лучшем здравии, чем тогда, когда в первый раз приехал к нему, чему я душевно был рад. Это славный господин, очень уважаемый всеми, в особенности же государем.

Мы отправились вечером; ночью сперва пошел снег, а потом и частый дождь. Утром 18-го числа мы были в пятидесяти восьми верстах от города Воронежа, ехавши на тройках в каждой повозке, опять по той же дороге, по которой ехали прежде в Воронеж.

Мы заметили, что большая часть царских домов (кабаков) около Воронежа заселена была черкасами[66] Люди эти очень опрятны и так же опрятно содержат и свои дома, вообще нрава они веселого и живут весьма приятно, забавляясь всегда игрою на скрыпке и других струнных инструментах. Такие музыканты встречались нам во всех домах его величества до самого поместья, или замка, князя Александра. Они тотчас же начинают свою музыку, как только кто-нибудь приедет к ним, и продают тут же мед и водку; между ними есть и женщины, оказывающие проезжим разные услуги. Одежда у них особенная, вовсе не похожая на русскую, в особенности одежда женщин. Обыкновенное платье женщин составляет рубашка, подвязанная поясом, вокруг которого пришивается полосатая ткань, висящая до самых ступней ног, вроде юбки. Вокруг головы у них повязан белый платок, и часть подбородка у них также повязана. Один конец сказанного платка изящно как-то повязан на одной стороне головы, а другие концы его бывают особенным образом распущены. Они носят еще тоже посверх всей головы чепец, как арабские или еврейские женщины на Востоке. Рубашка у них на два пальца ширины около шеи и сборчатая так, как в старину носили манжеты. Но всего лучше можно судить об этой одежде по приложенному изображению, которое я снял в малом виде с одной из красивых женщин, точь-в-точь, как мы нашли ее в ее доме, в теплом покое. Подле нее стояла служанка, месившая хлеб; несколько ребятишек ее сидели, по обыкновению своему, на печке.

Было 3 часа пополудни, когда мы оставили это местечко, в сырую, дождливую, пополам с снегом, погоду. Проехавши пятнадцать верст далее, мы достигли до небольшой речки, отчасти освободившейся уже от льда, но довольно глубокой для того, чтобы можно было переехать ее вброд. Несмотря на то, мы все-таки искали броду целые два часа, но бесполезно. Поэтому мы приказали двум из наших слуг переплыть речку на лошадях, а третьего слугу послали тоже через речку в селение разведать, нет ли где-нибудь места на речке, где бы можно было переправиться; но этот последний посланный, вернувшись из деревни, объявил, что такого места нет, причем он уже не решился вторично переплывать реку с другого берега к нам; посему мы отпустили его опять в деревню, в которой он уже был, приказав ему дожидаться там нас до следующего утра. В то же время мы не имели никакого известия об одном из наших слуг, мертвецки напившемся накануне и пересаженном нами поэтому в особые крестьянские сани. Вообще, оставаясь на одном месте в таком затруднительном положении, люди наши, чтоб не замерзнуть от холоду, поставили наши повозки в кружок, для защиты нас от ветра, на время нашего совещания о том, что делать. Было уже 9 часов вечера, а мы не видали никакой помощи ниоткуда. Наконец, так как в местности, где мы находились, не оказалось никакого жилья, то мы порешили возвратиться назад по нашей дороге, чтоб добраться до какой ни есть деревушки, хотя бы лежащей и не на большой дороге, в каковую деревню мы и дотащились в 11 часов вечера и нашли там кой-какое продовольствие для себя и лошадей наших. В эту деревушку ночью явился и тот слуга, которого мы было потеряли, и он рассказал нам, что извозчик его в то время, как он спал, выпряг из саней лошадей и исчез с ними, что он узнал об этом только тогда, когда уже проснулся, и принужден был отыскать себе другого возчика, давши ему деньги и обещав их еще больше, и что, наконец, он едва-едва, через силу, добрался до нас.

На другой день я увидел, что ось в моей повозке изломалась по небрежности наших людей; обстоятельство это вместе с морозом и снегом, выпавшим в продолжение ночи, было причиной, что я решился поставить мою повозку на полозья, а колеса уложить на эти же сани, чтобы воспользоваться ими в случае, если переменится погода. В заключение один из наших возчиков ушел от нас (случай довольно здесь обыкновенный), оставив нам лошадей в надежде, что товарищи его приведут их с своими. Таким образом, нужно было на его место взять другого возчика. Мы взяли всего троих возчиков, с санями и лошадьми, и запаслись большими досками и бревнами для устройства как-нибудь