ее дочь не живет дома. Как я ей уже говорил, я не боюсь того, что говорят люди. Но было бы логично, если б такая маленькая девочка жила с родителями и сестрами.

Энграси смотрела на брата, но больше его не слушала. Внимательно понаблюдав за ним, она осознала нелепость всей ситуации. Безупречный костюм, внеурочный визит, речи, не свойственные человеку, которого Энграси знала так хорошо. Еще в детстве они были разными. Энграси, любительница поболтать и посмеяться, всегда готовая уткнуться носом в книгу и потом рассказать всем, о чем прочитала. Хуан, молчаливый и замкнутый, нетерпеливо ожидающий звонка, возвещающего об окончании уроков, чтобы бежать в пекарню, которая в конечном итоге перешла ему по наследству. Но они всегда любили друг друга, и, несмотря на то что Энграси была младше, она постоянно о нем заботилась. Она понимала, что инстинктивное желание защитить Хуана отчасти объяснялось тем, что ее брат был трудолюбивым, добрым и спокойным человеком, которому с детства предсказывали властную супругу.

Энграси снова посмотрела на брата — и увидела его в новом свете: марионеткой, исполняющей чужую пантомиму. Она не разговаривала с Росарией много лет. Они даже не смотрели друг на друга, когда случайно встречались на улице. В этом не было необходимости. Хотя со времен ее учебы на факультете психологии прошла тысяча лет, Энграси все еще помнила, как определить влияние невротической личности. Как она могла быть настолько глупа, чтобы не распознать в речах Хуана слова Росарии, ее самомнение, ее властность! Она, профессиональный психолог, недооценила воздействие этой токсичной женщины на психическое состояние ее близких…

Теперь Энграси все стало ясно как день: виктимность Хуана, его неуверенность в себе, склонность к самообвинению… Он воспринимал как дар небес тот факт, что его жена вдруг стала нормальна, что она ведет себя как любая другая женщина, супруга или мать. Более того, в ее поведении он видел чуть ли не признаки святости. Росария, жертва болезни, непонимания, собственных ужасных импульсов, за которые она не несет никакой ответственности. Мученица, страдающая больше кого-либо другого. Она переживает: ее разлучили с дочерью. А ведь она так старалась! Понимающая и смиренная мать — таков ее новый имидж. Она понимает, что другие ее ненавидят; но если она делает все, чтобы исправить положение дел, неужели другие тоже не могут пойти ей навстречу?

Лживая манипуляторша. Она прекрасно осознает, что не заслуживает прощения, и в то же время взывает к милосердию. Для Росарии это шанс показать, насколько волнует ее возвращение дочери, как она старается все сделать правильно. Мяч вины закинут на чужую крышу. Бедняжка Росария ничего не в силах поделать, только смиренно молить о прощении, и если кто-то не способен на милосердие, то исключительно из-за черствости собственного сердца. Как можно не посочувствовать больной матери, которая признает, что истязала ближнего, но в первую очередь саму себя? Классический синдром Мюнхгаузена. Мать причиняет страдания дочери, но именно она достойна жалости, сочувствия и заботы… Просто непостижимо, как эта женщина сумела свести с ума собственную семью и одновременно взойти прямиком к алтарю святости.

Энграси подняла руку и прижала к груди, пытаясь унять внезапный приступ тошноты. Внутри ее рос гнев. Казалось, некое живое существо сжимает ей легкие, мешая дышать. Ни слова об Амайе, ни единого упоминания о ее мучениях, об изгнании из родного дома двенадцатилетней девочки, которая почти три года лишний раз не выходила на улицу. Ни слова о ее страданиях, тоске или ужасе от того, что ее оскорбляют на улице посторонние люди… Энграси заметила, что у нее дрожат руки, убрала их со стола и спрятала на коленях. Нужно успокоиться. Хорошенько все обдумать. Поэтому она промолчала, глядя на брата.

— Ты ничего не скажешь? — спросил тот через некоторое время.

— Я все еще перевариваю твои слова, — ответила Энграси со всем спокойствием, на которое была способна.

Хуан выглядел разочарованным.

— Честно говоря, я надеялся, что ты обрадуешься, и не знаю, почему это не так. На днях, когда мы с тобой говорили, ты была очень резка, и я тебе за это благодарен. Однако после разговора с Росарией я вижу эту ситуацию иначе.

— Ты видишь ее такой, какой она хочет, чтобы ее видели.

— Я думал, ты порадуешься вместе с нами… — продолжал он, пропустив мимо ушей ее замечание.

Энграси удивленно покачала головой.

— Единственное, чего я хочу, это чтобы девочка была в безопасности.

Хуан встал, обогнул стол, подошел к сестре, наклонился и примирительно положил руку ей на плечо.

— Сестра, я бесконечно благодарен тебе за то, что ты заботилась об Амайе, когда Росария плохо себя чувствовала. Но теперь все в порядке, — с излишней убежденностью произнес он.

Энграси убрала его руку со своего плеча и встала. Они стояли лицом к лицу, почти вплотную.

— Нет, Хуан, Росария не в порядке. Она никогда не будет в порядке.

То, что произошло дальше, не должно было ее удивить, и все же она удивилась. Хуан развел руками, словно в глубине души ожидал этого, и отошел от сестры, не скрывая досады на то, что впустую потратил время и силы.

— Так я и думал! — воскликнул он.

— В смысле? — спросила она, задетая его словами.

— Росария предупреждала, что именно так все и будет.

Энграси покачала головой. Ее брат совсем болван. Она сделала два шага вперед, пока снова не оказалась с ним рядом.

— И что именно она сказала?

— Ничего… — трусливо пробормотал он.

— Нет уж, выкладывай, — потребовала Энграси, — я хочу знать, что у нее на уме.

Хуан поднял голову.

— Она думает, что ты слишком привязалась к девочке…

— Слишком? Ты имеешь в виду, слишком сильно? Ты правда считаешь, что Амайю можно любить слишком сильно? — решительно спросила она.

— Ты ведешь себя так, — продолжал он, — будто ты — ее мать. Может быть, потому, что у тебя нет собственных детей…

От изумления Энграси приоткрыла рот.

— Но ты не ее мать, о чем ты, кажется, начисто забыла.

Энграси посмотрела на брата так, словно видит его впервые.

— Круто она тебя обработала, раз ты даже используешь ее слова, — с презрением проговорила она.

— Энграси, тебе лучше свыкнуться с этой мыслью: мать хочет, чтобы ее дочка вернулась домой, и я тоже.

Она повернулась и посмотрела ему в лицо, чтобы у него не осталось сомнений в ее решимости.

— Ни за что.

Хуан кивнул, словно заранее ожидая именно такой ответ.

— Росария предупреждала, что ты откажешься. Поэтому она предприняла кое-какие шаги и посоветовалась с адвокатом. У тебя ничего не выйдет. Если ты будешь настаивать, то потратишь впустую время и