Дома Римма Витальевна разогрела детям ужин, но сама за стол садиться не стала.

– Что-то желудок прихватило, – объяснила она отсутствие аппетита.

Украдкой наблюдавший за ней Сергей понял, что матери нездоровится совсем по другой причине.

«Узнала! – догадался он. – Столько дней прошло, а она только сегодня узнала, что Котику голову проломили. Интересно, полезет она его фотографию искать или нет? Если спросит, куда фотка делась, сделаю вид, что не понимаю, о чем речь идет».

Сбежавший от грабителей Шестеренкин вернулся в родные дворы мрачный, как индеец, потерявший по пьяному делу головной убор из перьев.

– Турист, так получилось! – повинился он.

– Да и хрен с ним! – великодушно простил повелитель микрорайона. – Но в другой раз, если тебя «прихватят» посреди дороги и ты мне все дело завалишь, я тебя, Шестеренкин, за здравого пацана считать не буду. Запомни: один раз – это случай, два раза – уже система. Усек?

– Турист, клянусь, второго раза не будет! – заверил приободренный доверием паренек.

На этом обсуждение неудачной слежки было закончено.

Так благодаря стечению обстоятельств Римма Витальевна осталась неузнанной и для друзей-приятелей покойного Бурлакова, и для сотрудников уголовного розыска Ленинского РОВД. Логическая цепочка Бурлаков – Римма Козодоева – Сергей Козодоев оказалась разорванной ровно посередине.

На конспиративную встречу Голубева поехала на троллейбусе. Незнакомый курносый пацан, заскочивший в салон на остановке «Аптека» перед самым закрытием дверей, пробиваясь на заднюю площадку, наступил ей на ногу. Наташа хотела высказать наглецу, что о нем думает, но пассажиры оттеснили ее от обидчика, и девушка осталась неотмщенной.

Напротив драмтеатра Голубева вышла и через пять минут была около котельной, чудом сохранившейся в центре города. Обогнув кучи угля во внутреннем дворе, она вошла в подсобное помещение. Ефремов ожидал ее в каморке истопника. Сам кочегар трудился возле топки. На гостью он не обратил ни малейшего внимания.

– Проходи, садись! Чай будешь? – спросил инспектор.

Наташа, чтобы согреться, взяла в руки железную кружку, сделала осторожный глоток. Напиток оказался очень крепким. Кочегар, половину жизни проведший в местах не столь отдаленных, пил чай, по консистенции приближающийся к лагерному чифирю.

– Ну и гадость! – поморщилась Голубева.

– Рассказывай, – предложил Ефремов.

– Короче, такое дело. – Наташа выложила инспектору все, что знала о самоубийстве Быкова. – Подумать только, я с ним с первого класса училась и ничего такого за ним не замечала, а тут – раз! – и с двенадцатого этажа вниз головой спрыгнул.

– Наташа, вот список, который ты мне подготовила в прошлый раз. Отметь в нем друзей Быкова.

– Тут нет одного человека, – расставив галочки напротив фамилий, сказала Голубева. – Лучшим другом Быкова был Сергей Козодоев. Пока Мишка учился в школе, он от Козодоева на переменах ни на шаг не отходил, как верный оруженосец всегда рядом был. Потом Быков ушел в ПТУ, и с нами, с бывшими одноклассниками, общаться практически перестал, а с Козодоевым отношения поддерживал. Как были они друзьями, так и остались. Как-то я случайно оказалась в их компании. Сидим в подъезде, в той самой двенадцатиэтажке, откуда Мишка потом бросился, и вижу, Козодоев глаз не сводит с Лены Кайгородовой. Все вокруг болтают о своем, курят, а он глазами ее сверлит, раздевает. Я прямо почувствовала, как он с нее мысленно одежду снимает и ничего, кроме Кайгородовой, вокруг себя не видит. Представь, эта Лена – любимая девушка Мишки Быкова, его лучшего друга, а он ее мысленно раздевает! Вот такой он, Сережа Козодоев, двуличный.

– Один раз не считается, – повеселев, возразил Ефремов. – Эта Лена у вас первая красавица в районе? Что-то я о ней раньше не слышал.

– Девочка она так себе, неброская, но симпатичная. Вид у нее болезненный, глаза впалые, румянец на щеках нездоровый. А Сергей… он точно двуличный. Уж я-то его знаю, сколько лет за одной партой сидим! В нем одновременно живут два человека. Один – трусливый, подленький, а другой – бахвал и хвастун. Если есть возможность безнаказанно кому-нибудь западлянку подстроить, то Серега тут как тут. Провернет дельце и будет перед всеми похваляться: «Вот как я могу! Я один такой герой, полюбуйтесь на меня!»

– Как ты его, однако, не любишь! Козодоев где-то тебе дорогу перешел?

– Если бы перешел, я бы его со свету сжила, подставила бы под раздачу и уничтожила.

От жара и духоты в котельной Голубева раскраснелась, расстегнула пальто. Ефремов стрельнул глазами по открывшимся округлым выпуклостям под свитером, взял список, на оборотной стороне сделал пометки о Кайгородовой и Козодоеве, задал парочку уточняющих вопросов.

– Новый год приближается, – напомнила Наташа.

– Угу, – пробормотал инспектор. – Скоро елка, бой курантов, Дед Мороз и Снегурочка.

– Я не об этом, Игорь Павлович. Кто-то что-то клятвенно обещал.

Ефремов сложил список, поднялся из-за стола:

– Если обещал, значит, сделаю. Наташа, у меня просьба: ты в ближайшее время не теряйся. У меня могут вопросы возникнуть и по Быкову, и по Кайгородовой. Она, как я понял, с Волгоградской?

– Оттуда! Приперлась в наши дворы неизвестно зачем. У них пацанов в два раза больше, чем девчонок. Любая дурнушка может себе парня по душе найти, а она к нам прибилась. Сейчас, после Мишки, наверное, назад вернется.

Договорившись, что Голубева будет звонить через день, а не раз в неделю, как раньше, Ефремов отпустил девушку. Оставив топку, в каморку вернулся кочегар.

– Ты дурак, Игорь Павлович, или только прикидываешься? – ехидно спросил он. – Девчонка вокруг тебя вертится, а ты от нее нос воротишь. Махнул бы мне незаметно, я бы свалил на улицу, уголь в тачку покидал, а ты ее – на диванчик! Он, правда, грязный, засаленный, но я по молодости лет на такие мелочи внимания не обращал. Где поймал женщину – там и приголубил.

– А сейчас как? – улыбнулся инспектор.

– Сейчас – никак! – сверкнул железными зубами кочегар. – Хотел бы, да не могу – гидравлику в причинном месте приморозил на лесоповале в последнюю ходку. Желание есть, свербит в груди, реализации требует, а возможности нет.

– Вот и у меня так же! Желание есть, а долг не позволяет.

– Наплюй ты на этот долг! – воскликнул истопник. – Время бежит, оглянуться не успеешь, как возможности иссякнут. Захочешь с женщиной почудить, а потенции уже нет, одни воспоминания остались. Жизнь человеческая коротка, а жизнь мужская – еще короче. То, что упустил по молодости, под старость уже не наверстаешь.

– Я подумаю, – серьезно сказал Ефремов.

– Подумай, а пока я вот что тебе расскажу. Про кражу из гастронома на улице Ворошилова слышал? Заходил тут ко мне один интересный человечек, с ворами трется, но сам не фраер, и зоной от него не пахнет. Короче, вот что он мне про ту кражу рассказал…