– Турист, а я кое-что про него знаю. – Попрыгун уселся с пивом на диван, закурил. – Его друзья-приятели собираются в двенадцатиэтажке. Часов в девять вечера их можно накрыть всех скопом. Я возьму с собой человек пять парней, блокируем их в подъезде и будем по одному выводить на балкон, прессовать. Одного жестко отоварим – у остальных языки сами развяжутся.

– Ты нам войну с пятьдесят пятой школой развяжешь, – не одобрил идею Счетовод.

– Там нейтральная территория, никто возмущаться не будет.

– Бред собачий! – Турист поставил пустую бутылку под стол, вытряхнул из пачки сигарету. – Попрыгун, ты иногда здравый чувак, а иногда чушь несешь, как пьяный физрук перед комиссией из районо. Представь, ты собрался на дело: обворовать кого-то хочешь, или убить, или ограбить. Ты что, станешь всех подряд в свои планы посвящать? Нет, конечно. О твоих делах будет знать только самый близкий друг, максимум – двое. Вся толпа, которая в двенадцатиэтажке ошивается, нам не нужна. Они все равно ничего не знают.

– Тогда другой вариант, – предложил Попрыгун. – Есть одна девушка из пятьдесят пятой школы, она с моей сестрой дружит. Я могу позвать ее в гости и ненавязчиво расспросить, что к чему.

– Не то! Чем больше народу мы вовлечем в наше тайное расследование, тем больше мути нагоним и в итоге спугнем убийцу. Мы пойдем другим путем. Я поговорю кое с кем, и нам сообщат, кто у Быка был лучшим другом. Вот этого человека, его ближайшего кореша, надо привести сюда и прессовать до тех пор, пока он нам всю правду не выложит.

– Дельный план! – поддержал шефа Счетовод. – Внезапно захватить его дружка и поставить перед фактом: или он нам дает полный расклад, или здоровья лишится. У меня вот какой вопрос: мы со второй пигалицей говорить будем?

– Зачем? – пожал плечами Турист. – Танечка-Танюша нам все подробно рассказала, вряд ли ее подружка что-то добавит.

– Если с двенадцатиэтажкой тема отпадает, может, мне пока Кайгородову тряхнуть? – предложил инициативный Попрыгун.

– Ее не трогай. Когда надо будет, я сам с ней поговорю.

– Турист, она…

– Ты меня плохо понял? – повысил голос хозяин кабинета. – К Кайгородовой даже близко не подходи и забудь, что ее имя в этих стенах слышал.

В понедельник инспектор уголовного розыска областного УВД Виктор Стадниченко встретился с Абрамкиным.

– Как дела, Олег Гаврилович, убийство на Волгоградской не раскрыл? Хочешь, я дам тебе наколку? В тот день, когда убили Константина Бурлакова, у его подъезда стоял некто Быков Михаил.

– Откуда такая информация? Мы там все мелким бреднем прочесали и ни одного свидетеля не нашли.

– Олег Гаврилович, я же не буду тебе свои источники информации палить. О Быкове сведения верные, начнешь отрабатывать, сам убедишься.

– Я тебе что-то должен за подсказку?

– Самую малость. Я хочу посмотреть отказной по факту его самоубийства.

На другой день Турист получил список друзей Михаила Быкова.

– Приведите ко мне этого человека, – ткнул он в одну фамилию.

В субботу Наташа Голубева сбежала с последнего урока. Из телефона-автомата она набрала рабочий номер Ефремова.

– Алло! Здравствуйте! Пригласите Игоря Павловича.

– Слушаю! – после недолгой паузы ответил Ефремов.

– Игорь! – захныкала в трубку Голубева. – У меня беда…

– Заткнись! – грубо оборвал ее инспектор. Он знал, как нужно разговаривать с девушкой, готовой впасть в истерику. – У тебя большие проблемы?

– У меня папа…

– Замолчи! – прикрикнул Ефремов. – Телефон не для того создан, чтобы по нему секреты выбалтывать. Нам надо встретиться. Через час на квартире.

– А хозяйка… – начала было Наташа, но ответом ей были длинные гудки – инспектор бросил трубку.

До места встречи Голубева доехала на троллейбусе. По дороге она увидела вывеску обувного магазина и чуть не расплакалась.

Бросив все дела на работе, Ефремов помчался на конспиративную квартиру, которая при благоприятном исходе должна была стать его жилищем. В ожидании гостьи он поставил чайник, покурил, сбрасывая пепел в пустой спичечный коробок.

Голубева приехала жалкая, расстроенная, некрасивая.

– Дай сигарету, – попросила она.

Игорь молча выложил на стол пачку. Курила Наташа неуверенно, сразу было видно: подымить девушка решила для виду, чтобы показать, в какую безвыходную и опасную ситуацию она попала. Понаблюдав за ней, Ефремов решил перейти к делу:

– Что стряслось?

Голубева тут же затушила сигарету, вздохнула, жалобно посмотрела Игорю в глаза.

– У меня папу вчера на проходной с нитью поймали.

– Ну и что? Заплатит штраф, на этом дело и закончится.

На глазах у девушки выступили слезы. Ей стало нестерпимо обидно, что человек, на которого она надеялась, отреагировал на ее беду с равнодушным пренебрежением.

– Весь завод эту нить ворует, а твой папаша попался, – насмешливо сказал Ефремов. – Ничего, раскошелится рублей на сорок – поумнеет.

– Я пошла, – поднялась с табурета девушка, но инспектор окриком усадил ее на место:

– Сидеть!

Голубева вернулась на место, всхлипнула. Ефремов скептически осмотрел ее и решил, что воспитательный процесс на этом можно закончить.

– Сейчас, – жестко сказал он, – без слюней и соплей расскажи, что случилось и почему ты из мелкого происшествия решила раздуть беду вселенского масштаба. Для начала – когда и как поймали твоего отца?

– Вчера он работал во вторую смену. В двенадцать ночи сменился и пошел на выход к служебному автобусу. На проходной его остановили дружинники и велели распахнуть полушубок, а там – катушка с нитью. Нить изъяли и составили протокол.

– Менты в рейде участвовали?

– Папа сказал, что был один офицер в форме, но кто он такой – не знает. Протокол составлял мужчина в гражданской одежде.

– Теперь суть – катастрофа-то в чем? На заводе химволокна рейды проводятся чуть ли не каждую неделю, и еще ни одного несуна с работы не выгнали.

– Декабрь месяц! – в отчаянии воскликнула девушка. – Сейчас за эту катушку папу тринадцатой зарплаты лишат, премию за перевыполнение плана не дадут, с Доски почета снимут…

– А ты, как я понимаю, на эту премию уже губу раскатала?

Голубева горестно вздохнула, печально кивнула:

– Мне бабушка на финские сапоги сто рублей дала, остальное папа обещал с премии добавить.

– Не в сапогах счастье! – язвительно заметил инспектор.

Голубева вновь тяжело вздохнула, посмотрела в глаза Ефремову:

– Скоро Новый год, а у нас дома обстановка – хуже не придумаешь. Мама всю ночь плакала, отец с утра для успокоения стакан водки выпил, а ему еще на работу идти. Сестра зареванная встала, ей папу жалко. Я сапог лишилась. Чему радоваться? Если бы его в ноябре поймали, то не так обидно было бы.