— Ты не можешь… — он едва мог говорить сквозь боль, удушающую его. — Ты не можешь меня касаться, Квинн. Ты никогда не должна касаться меня.

Она смотрела на него снизу вверх, ее огромные глаза стали такими черными, как отчаяние, и наполнились болью, которую не могла выдержать такая хрупкая женщина.

— Я знаю, Аларик. Я знаю, что я недостойна касаться тебя. Я никогда не стану достойной. Но в эту минуту, украденную у реальности, прошу, позволь мне.

Он покачал головой. Она не поняла. Это он никогда не станет достойным ее, он не мог оставить людей, свою обязанность и Атлантиду, он, совершавший такие недостойные поступки, что никогда не сможет очистить от пятен свою душу.

— Квинн, нет, ты не понимаешь…

Но прежде, чем он смог закончить предложение, которое сам не знал, как сформулировать, она поднялась и прикоснулась своими губами к его рту, и его мир разбился вдребезги.

Он поднялся одним мощным движением, рванул ее в свои объятия и поцеловал ее со всей страстью, яростью и настойчивой потребностью, которые разрывали его с тех пор, как он впервые увидел ее лицо. Она обняла его и поцеловала в ответ, лихорадочное желание было в ее вкусе, в ее прикосновении, в величии ее теплого, гостеприимного рта.

Он целовал ее, его руки обняли ее настолько крепко, что отдаленная, разумная часть его разума поняла, что он мог сделать ей больно, и он ослабил свою жесткую хватку, только чуть-чуть. Недостаточно, чтобы отпустить ее. Он никогда не сможет отпустить ее.

Она отпрянула на минуту, чтобы вздохнуть, а он покрывал поцелуями ее лицо и шею, осыпал ее словами на атлантийском, словами, которые она не могла понять, словами, которых она не могла знать, говоря о жажде и потребности и отчаянном голоде глубоко в его душе.

Он поднял лицо, чтобы снова поцеловать ее губы, и увидел радужные сверкающие слезы, которые лились по ее лицу.

— Я знала, я знала, что будет намного хуже для меня, если я когда-нибудь прикоснусь к тебе. Если я хоть раз попробую то, чего никогда не найду, не буду иметь, не удержу.

Боль появилась в нем, настолько яростная и перемалывающая агония, что его спина выгнулась от ее силы, и он дернулся, испугался, когда его голова ударилась о потолок комнаты. Он моргнул и посмотрел вниз, только осознав, что он летит, неся ее в нескольких футах от земли. Он достаточно сфокусировался на своей сниженной энергии, чтобы мягко опустить их снова на землю, а потом, всё еще крепко обнимая ее, он целовал слезы, которые катились из ее глаз.

— Ты своими слезами оказываешь мне честь, mi amara, — прошептал он. — Я не могу быть тем, в ком ты нуждаешься, но знай. Никогда на земле или в океане не было женщины, достойней тебя. Твоя смелость и дух сияют достаточно ярко, чтобы прорезать самую злую тьму. Если бы я мог ничего не иметь в этой жизни или в следующей, я бы пожелал провести вечность с тобой.

Она резко вздохнула, грубый звук боли, который сокрушил остатки его сердца, всё еще находящиеся в его груди.

— Аларик, если бы только знал… То, что я сделала. Я не могу…

Он не мог остановиться, так же, как не мог перестать дышать. Он наклонился, чтобы снова поцеловать ее, чтобы получить поцелуй, которого каким-то образом хватит, чтобы согревать его в следующие несколько столетий его бесплодного, одинокого существования, но потом остановился, встревоженный шумом в коридоре. Он переметнулся, чтобы встать между Квинн и дверью за долю секунды до того, как она открылась.

Там стоял Дэнал, его лицо выражало страдание.

— Конлан послал нам сообщение с одним из воинов новичков. Это Райли. Ей хуже. Если мы не вернем Эрин и Сердце Нереиды обратно в Атлантиду в следующие семьдесят два часа, Мари говорит, что Райли может умереть.

Вэн выпил остатки кофе из своей чашки, наполнил ее, в немом вопросе протянул посуду остальным. Кухня пахла домашними запахами масла и корицы, которые вовсе не сочетались с угрюмым настроением, полным решимости и отчаяния, которое охватило ее обитателей.

Только Квинн и Эрин кивнули в знак согласия, поэтому он налил остаток кофе из графина в их чашки, пройдя мимо Джастиса, который сидел, положив голову на руки. Рана на голове должно быть болела, не говоря уже о ране на груди, которую нанес вампирский меч, но воин отказался позволить ведьмам или Аларику тратить исцеляющую энергию на него.

Аларик сидел в кресле, как можно дальше от Квинн, насколько это физически было возможно на просторной желто-белой кухне, но жар взглядов, которыми они продолжали обмениваться, мог поджечь это место. Вэн не мог вспомнить, когда он видел настолько неприкрытую муку на лице жреца, вот разве только в тот момент, когда они узнали, что Анубиза забрала Конлана.

Дженнэ сидела рядом с Эрин, говоря ей тихонько на ушко, а у Вэна просто руки чесались поднять певчую и увезти ее далеко-далеко от этого проклятого города. Подальше от гребаного штата. Он бы похитил ее, если бы надо было, если бы на кону стояли только их жизни.

Он смотрел на усталый наклон головы, на то, как она снова и снова убирает пряди волос за уши в нервном жесте, и исправил последнюю мысль. Если бы ее жизнь была в опасности, он бы всё равно похитил ее. Но она бы ему не простила, если бы поверила, что Райли умерла из-за ее бездействия.

Не то, что бы он сам себе простил бы. Но выбор рискнуть жизнью Эрин, или рискнуть жизнями Райли и ребенка действовал на него хуже, чем любые пытки, которые могла приготовить богиня вампиров. Разумеется. Анубиза была жива, по словам Даниеля. Так что, возможно, именно она приложила свои грязные руки к его проблеме.

Дэнал ввалился в комнату, горе и изнурение углубили линии у его глаз и губ.

— Бреннан, он почти умер, не так ли? И Алексиос, он всё еще плох. Если бы я был там, я мог бы…

— Может, ты мог быть убит или почти убит, — отрезал Джастис, сжимая руки в кулаки и ударив одной по столу. — Нам нужно узнать, кто предатель. Они знают каждый наш шаг и приходят за нами в большом количестве, чтобы стереть нас в порошок.

Дженнэ кивнула.

— Грустно, но боюсь, что одна из нашей правящей тройки, вероятно, предала нас. Я едва могу одобрить это, но улики подтверждают, что Беренайс предала нас Калигуле и его кровавой стае, а также похитила или убила Лилиан, — в ее голосе был лишь намек на колебание, но Вэн понял, что эти женщины очень близки ей, но черт ее побери, если она выкажет свою слабость.

Можно восхищаться этим в ведьме.

Руки Эрин сжали чашку, пока костяшки не побелели.

— Беренайс, — почти выплюнув это имя. — Я знала, что она что-то плетет. Всегда пинала и толкала меня своими нравоучениями, пыталась заставить меня бросить тренироваться и забыть о плане мести против этого чудовища.

И, как будто вспомнив, что он сам назвал себя чудовищем. Эрин посмотрела на Вэна.

— Они охотятся за тобой, — просто сказал он. — Они охотились за тобой, напав на тебя здесь, и сегодня пытались изо всех сил добраться до тебя через твой щит. Калигула хочет тебя по какой-то причине, и он бросает на нас всё, что у него есть, чтобы попытаться добраться до тебя.