Я чувствовал себя ужасно – настолько виноватым, что почти обиделся на нее.

– Ты не виновата, – произнес я.

– Я знаю!

– И я не виню тебя в том, что случилось.

– Прошу тебя, уходи.

– Нет, никуда я не уйду. – Я присел на край кровати и заметил, как она напряглась. – Наговорил тебе всякой ерунды, я врал.

– Я знаю.

– Поверь, на самом деле я так не считаю. И наговорил со злости. Но я зол не на тебя, просто бесцельная злость… на все! Понимаешь, я злюсь на все!

Едва заметно нахмурившись, она потерла глаза:

– Меня не интересует, почему ты это сказал. Я не принадлежу тебе, чтобы ты срывал свою злость на мне.

– Понимаю.

– Тогда почему ты все еще здесь? Сказала же тебе пять раз – убирайся! Хочешь – забирай дерьмовый кактус!

– Я здесь не из-за дерьмового кактуса.

– Но и не из-за меня! Ты здесь, чтобы оправдать себя, и очень боишься, что дальше придется спать одному. Меня достало, ты разговариваешь со мной как с пустым местом! Если у тебя проблемы, то иди срывайся на ком-нибудь другом!

Протянув руку, она столкнула меня – физически столкнула – с кровати.

Я не знал, что сказать. До меня только теперь дошло, что, похоже, я все непоправимо испортил без всякой причины и потерял единственного друга в отеле.

Скрестив руки на груди, она смотрела в пол, ее лицо застыло, а взгляд оставался невидящим.

Я хотел снова извиниться, но передумал, поэтому сказал:

– Спасибо за помощь. На самом деле я очень ценю ее и надеюсь, ты это понимаешь.

Само собой, она промолчала, да и не стоило ждать ее ответа. Страдая от неловкости и невыносимой грусти, я решил, что сказал достаточно, и наконец вышел из номера.

Теперь вечерние сумерки проходили быстро, и в коридоре было уже так темно, что через час или около того вернуться к себе без свечи или хотя бы спички было бы проблематично. По пути к лестнице я встретил Таню. Она вела детей Иобари к их родителям. Акио что-то крикнул мне, и я помахал рукой в ответ. Он и Рёко помахали мне.

Таня ничего не сказала.

Я не мог отделаться от мысли о кактусе. Каждый раз, вспоминая его, чувствую, как что-то сжимается у меня в груди. Я вдруг понял, почему идея моей полезности не совсем работала. Единственное, что нам как виду стоило бы сохранить – и что на самом деле имело значение и могло бы мотивировать нас вставать по утрам, – заключалось в маленьких актах человеческой доброты по отношению друг к другу. В своем стремлении быть полезным, помогать другим, оказывать поддержку я нередко забывал быть добрым.

Возможно, раньше я не был таким. Надя, понимаю, ты считала по-другому. Может, мы давно разучились быть добрыми. Может, в этом и заключается наша проблема. К чему нам всем стремиться без доброты?

День шестьдесят третий (3)

Собираясь вздремнуть, я хотел убрать ноутбук с кровати и из любопытства открыл его. К моему удивлению, он засветился и ожил. Портативное зарядное устройство работало. По привычке я сразу стал подключаться к вай-фаю, но примерно через полсотни попыток понял, что ничего не получится.

Стопка компакт-дисков лежала на столе, но сначала я просмотрел все свои фотографии. Я где-то читал, что после расставания, потери, разлуки вид лица любимого человека оказывает на мозг такое же воздействие, как и кокаин. Похоже, так и было. Я просматривал каждую фотографию на ноутбуке и не мог насытиться – хотелось пересматривать их снова и снова. Меня беспокоило, что я забуду о жене и дочках. Среди фотографий не было ни одной, где Рут смеется, совсем как Надя. А Надя смеется, как ребенок; я всегда подшучивал над ней по этому поводу. Марион любит петь. Но снимки не передают ни смех, ни пение.

Рассматривая фотографии, я вспомнил сравнение Томи, и оно показалось мне неточным. Кроме того, что Таня и Надя – брюнетки, я не нашел между ними ничего общего.

В коридоре, в направлении лестницы, раздались шаги.

Не раздумывая, я встал и, подойдя к двери, запер ее на засов.

У меня есть сотни фотографий моих дочерей, сотни Надиных, несколько – моих родителей: старые фотографии моей мамы, более поздние фотографии отца и его новой жены. Есть фотографии со студентами, праздничные фотографии из стран и городов, которых больше не существовало. Рим – интересно, что с ним стало? Шотландия исчезла с лица Земли одной из первых. У меня были знакомые в Эдинбургском университете, вероятно, они уже умерли от отравления радиацией.

Мне хотелось распечатать фотографии или хотя бы одну, Надину, но принтера не было. Так что время с ними снова было на исходе.

Я установил на рабочий стол снимок, где мы все четверо – я, Надя, Рут, Марион, – и стал просматривать многочасовые записи с камер службы безопасности отеля. Это занятие пошло мне на пользу, напомнив о моей работе в прошлом. Тогда требовалось изучить все материалы, а не только важные, с твоей точки зрения. Иногда главное, ради чего все делалось, могло оказаться в сноске, на полях, нацарапанным от руки и прикрепленным как запоздалая мысль.

Несколько часов я смотрел, как случайные люди входят и выходят из лифтов. Как за стойкой бара Натан обслуживает десятки людей, а Миа и Саша выходили из отеля на десятки перекуров. Увидев, что Люффманы прибыли в отель и подошли к стойке регистрации, я поставил запись на паузу.

Ее родители оказались нормальными. Не знаю, чего я ожидал, но они выглядели как обычная белая европейская семья. Гарриет, со светлыми волосами и множеством веснушек, казалась меньше, чем она запомнилась мне, но ненамного. Я стал смотреть запись дальше, и как раз перед тем, как они отошли от стойки регистрации, администратор дал им лист бумаги, вместе с их ключ-картами.

Пауза.

Не помню, чтобы вместе с ключом мне давали что-то еще. Увеличив изображение, я попробовал отгадать, что это такое. Точно не памятка по обслуживанию номеров – я знал, как они выглядят. Не брошюра для туристов, они и сейчас еще валяются в вестибюле. Это был белый сложенный лист формата А4.

Воспроизведение.

Мистер Люффман взял лист, и семья направилась к лифтам.

К счастью, диски с кадрами из лифтов имели пометку «лифт».

Я следовал за ними через весь отель, направляясь к тем самым дате и времени. В лифте мистер Люффман больше не смотрел на листок бумаги, просто держал его в правой руке, пока они не вышли.

Я его как-то пропустил? Он выглядел довольно безобидным, этот лист бумаги. Его могли бросить где угодно. Или он остался в одном из чемоданов? Надо проверить.

С обновленной целеустремленностью я надел куртку и вернулся в номер 377.

В отеле стояла тишина. Здесь всегда стояла тишина, если только нас не приводила в движение такая причина, как завтрак. Даже если бы мы все вышли из номеров, в таком большом отеле легко передвигаться, ни на кого не натыкаясь.