Инна лишь вздохнула, понимая, что не сможет решиться на страшный разговор. И сказала, поскольку Вадим ждал от нее ответа:

— Боюсь я. За нас с тобой, за наше будущее. Что нам в нем уготовано?

— А ты не думай об этом, Иннуль. Того, что уготовано богом, люди изменить все равно не в силах. Поэтому не стоит страхами портить себе настоящее. По большому счету, если бояться жизни, то вообще не стоит появляться на свет. — Потом он легонько встряхнул ее и сказал: — Все у нас будет хорошо! Почему бы нам уже не исчерпать весь резерв наших бед? Точно, все будет хорошо!

Но хорошо было только недели две.

На следующей дискотеке Инна была встречена цветами и — множеством рвущихся к потолку разноцветных шариков, на которых маркерами были написаны самые лучшие пожелания ей к прошедшему дню рождения. На работе наступило затишье — успокоились метеозависимые больные-сердечники, закончился сезон простуд, и даже недавние буяны-мужики тратили теперь молодецкую силушку в основном на огородах, а не при выяснении отношений друг с другом.

Правда, совсем без травм в этот период все-таки не обошлось. Федор Разчин ухитрился провалиться сквозь крышу свинарника, которую сам же и пытался починить, но падение закончилось для него вполне благополучно, парень отделался несколькими синяками. Хотя и пропитался буквально насквозь стойким душком. Да еще к нему из-за этого прочно прилепилось прозвище «свинопас», которое отдельные личности заменяли более соответствующим действительности — «свинодав». Но Федор лишь отшучивался в ответ, пусть, мол, его зовут как хотят, он все равно начисто оглох от поросячьего визга. Поверить в такое утверждение было нетрудно, поскольку «голос» внезапно оседланной прилетевшим сверху хозяином хрюшки слышали даже на другом конце поселка.

Еще к Инниной практике добавилась парочка пациентов со змеиными укусами, но и в этих случаях для потерпевших все закончилось благополучно. Однако история имела неожиданное продолжение, и Инне пришлось стать свидетельницей трагедии совершенно иного рода, сопровождавшейся громким ревом главных участников. Прослышав о змеиных укусах, двое озорников пяти и семи лет от роду решили попугать своего дедушку и подложили ему на поленницу змею, точь-в-точь как настоящую, но каучуковую, стоящую немалых денег. Только дед не стал разбираться, дорогая перед ним лежит змея или дешевая, а просто огрел ее лопатой, разрубив на две аккуратные половинки, которые и поливали слезами никак не ожидавшие такого скорого и катастрофического финала внуки. А дедушка, в свою очередь, подшучивал теперь над ребятами:

— Хватит сопли-то распускать! Они у вас не живая вода, змее вашей срастись не помогут.

На что старший внучок, не растерявшись, пообещал дедушке выкинуть в огород его вставные челюсти. А потом, увидев, что дед вооружился, убежал от неминуемой расправы хворостиной через дырку в заборе.

Глядя ему вслед, Инна тихонько смеялась. И пыталась представить себе собственного ребенка. Каким тот будет, когда родится? А когда подрастет? Таким же сорванцом окажется? Почему-то она была уверена в том, что в этот раз у нее будет мальчик.

Инна все никак не решалась рассказать о своей тайне Вадиму. Что-то останавливало ее, а что именно, ей было непонятно. Хотя, возможно, просто боялась сглазить, потому и помалкивала, пока было возможно. А сама потихоньку, прячась в ванной, справлялась с приступами дурноты.

Спустя две недели к Инне, привезенной домой Петр Иванычем, поздно вечером нагрянул Валерий. При взгляде на него она сразу поняла: безмятежные полмесяца в начале лета были ей даны для короткой передышки, а теперь о покое можно снова забыть.

— Что случилось? — спросила Инна, едва открыв Валерию дверь.

— Вадим дома? — спросил участковый вместо ответа.

— Нет, на вокзал сегодня поехал, повез туда какие-то заказные доски. Наверное, вернется поздно. Да и не он один. Ты легко мог выяснить это в конторе, раз уж заинтересовался.

— А я и выяснил, — кивнул Зорин. — Но водители лесовозов отбывают с вокзала не все вместе, а по мере того, как освобождают их машины. Вадькину уже разгрузили, и он уехал. Это я тоже узнал.

— Значит, скоро будет дома, — пожала плечами Инна. — Что тогда он тебя так интересует?

— Инесс, можно я его здесь подожду? Мне важно видеть, когда и как Вадька вернется.

Инна почувствовала, что бледнеет. И, привалившись спиной к стене, выдохнула:

— Почему?

— Да ты же и сама уже обо всем догадалась, — скривился Валерий.

— Кто? — едва шевеля губами, спросила Инна, действительно поняв, что случилось.

— Жанна, — ответил участковый. — На нее сегодня напали в городе, на аллее возле ее нового дома. Но ты не бойся, — добавил Зорин, увидев, что фельдшер близка к обмороку, — она осталась жива. Была уже утащена в кусты и фактически задушена, когда в аллее вдруг появилась подвыпившая толпа. И кто-то из парней, заметив возню невдалеке от дорожки — время-то сейчас светлое, — крикнул что-то вроде: «Эй, влюбленные, вы бы хоть поглубже в заросли забирались!» И тут же, к изумлению гуляки, «влюбленный» бросился бежать. Его не попытались поймать, потому что сразу никто ничего не понял. А когда разобрались, обнаружив в кустах почти бездыханную женщину, гнаться за ним было поздно.

— А Жанна хоть что-нибудь видела? — спросила Инна, жестом призывая Валерия на кухню, где можно было присесть, потому что стоя ей такой разговор вести оказалось непросто. — Или она еще не пришла в себя?

— Да нет, откачали ее довольно быстро. Те самые, из веселой компании. Мои городские коллеги даже сумели женщину опросить, несмотря на то что жертва нападения сейчас не говорит, а сипит еле-еле, как при хорошей ангине.

— Ну, это понятно, — перебила его Инна. — И что Жанна им сказала?

— Что не видела лица мужчины, схватившего ее: тот позаботился о том, чтобы она не могла оглянуться. Но успела заметить, что напавший был в облегающем черном свитере, а на руках имел резиновые перчатки. Именно после получения этой информации следователь из города и созвонился со мной, связав воедино предыдущие дела с новым.

— Между прочим, у Вадима нет никакого черного свитера. Он, как ты знаешь, любит все светлое, — напомнила участковому Инна. — И сегодня тоже уехал в светло-серой, почти белой рубашке.

— В чем бы Ларичев ни уехал — не важно. Преступник, как я тебе уже говорил, далеко не дурак. Будь я на его месте, то перед преступлением непременно переодевался бы. Именно так он, полагаю, и делает. Чтобы не опознали по одежде. И чтобы наверняка не принести за собой домой никаких следов. Ни единого — ни запаха духов, ни приставшей волосинки. Возможно, маньяк сразу после совершенного преступления снимает с себя все и уничтожает для верности, так что по «рабочему» костюмчику вряд ли удастся его поймать.

— Так… — Инна лихорадочно обдумывала сложившуюся ситуацию. — А как насчет тех, кто уехал с вокзала до того, как разгрузился Вадим? И насчет тех, кто мог приехать в город из Борового еще утром, на автобусе? Или на личном транспорте?