Звонок застал меня неожиданно, звонил Чадаев:

– Оля, тарабаню уже битый час, как ты просила, к концу рабочего дня, даже мозоль на пальце набил.

– Извини, только сейчас вырвалась с совещания.

По правде он не один звонил с поздравлениями. Верно говорят, если появляется один ухажер, то тут как тут просыпаются остальные. То густо, то пусто. Странно, но у мужчин какой-то павловский рефлекс или инстинкт перед разными торжествами просыпается. Могут месяцами в подполье торчать, а перед праздниками выползают оттуда с признанием в любви, с клятвой, что ты у него одна самая-самая и надо бы обязательно встретиться. Вот и вечный поклонник Юра Воронюк объявился, видно, в очередной раз развелся или бес попутал. Обещал домой заскочить. Упрямец без предела. Сколько раз отправляла его далеко-далеко, где кочуют туманы, но он все равно выплывал из-за густых облаков с просьбой тряхнуть стариной. Какой, Юра, стариной, мне еще тридцати нет.

Спрашивается, зачем это мужикам? Пощекотать свое либидо? Вероятнее всего, именно так с ними и происходит. Временная вспышка, чтобы на следующий день забыть до следующих Первомаев и Октябрей. В отделе у меня все сотрудники уже научены, всем один без исключения ответ: Ольга Иосифовна на совещании или отъехала по служебным делам. Праздники пройдут, и телефон умолкнет, все это возбуждение угаснет.

Особенно противно, когда вспоминают о тебе, когда что-то вкусненькое просится на праздничный стол, и тогда в трубке идут жаркие воспоминания, тонны елея льются на твою голову, в голосе обида, что отвергла, а как бы хорошо нам было вместе. А концовка разговора, так, между прочим, одна и та же: где бы с божьей, то есть твоей, помощью затовариться, прикупить дефицита, тех же апельсин с мандаринами, и хорошо бы еще копченой колбаски, икорки, фирменой водочки, лучше «Столичной» и «Московской», много не нужно, бутылок пять хватит… Целый список. Противно делается. Это бесит меня больше всего. У вас есть любимые жены, любовницы, друзья, пусть они и беспокоятся о вашем благополучии. Мне же от вас ничего не надо, так и меня прошу оставить в покое. Мало ли с кем и когда я была знакома.

Ох, сейчас мне Лилечка выдаст, когда я спрошу ее, кто сегодня был на проводе? Любопытно все-таки. Ближайшая и коварная подруга зыркнула на меня ехидным взглядом:

– Сейчас, ваша милость, в книгу учета загляну. Специально завела ее, чтобы никого не пропустить. Вам, мадам, как: по очереди, с раннего утра или…

– Лиля, и ехидна же ты, не томи, давай – «или», я так понимаю, ты их в основные зачислила, это меня вполне устроит, я тебе доверяю! – Я обняла ее и прижала к груди.

– Садись жрать, тогда скажу! – Мне показался в ее словах некий вызов. – Москва три раза звонила. Таким ангельским голоском спрашивает: «Лилечка, где наша детка?» Детка, такой деткой подавиться можно; одни кости, глянуть не на что. Сказала бы ему, чтобы заткнулся и больше не возникал.

– А ты что, сама не можешь? Братик он твой, а не мой.

– В Москву приглашает, запал Мишутка на тебя. Всегда такой циник, насмешник. А теперь даже я у него деткой стала, с тобой за компанию: «Лилечка, детка, когда же Оленька бывает на месте?» Ну, я тебя спрашиваю, прицепился старый поц. Зачем я тебя зазвала, когда они с Котелевским со своим ралли в Одессе тормознулись. Ленька твой еще этих швицеров в «Красной» поселил. Велика им честь, мог бы и в общагу воткнуть.

Мне было так смешно, нашел себе деток. Это его-то безразмерная сестрица, какая-то троюродная, моя подруга и главный учитель по жизни и профессии. Она съедала яблоко в три укуса, закрывая от блаженства глазки. И я, другая, со своим явно стервозным характером.

Лильке, чувствовалось, нравился образ свахи, хотя она и пыталась внешне сопротивляться этому:

– У тебя с моим братцем прямо какой-то телефонный роман. Помнишь фильм «Каждый вечер в одиннадцать», там Ножкин Володиной каждый день в одно и то же время звонил, в любви объяснялся. Так и он, как только появляется в своей конторе, так и наяривает на халяву сюда. О чем можно столько трепаться? Что ты его слушаешь? Чушь всякую несет.

– Не знаю, с ним интересно болтать и ни к чему не обязывает. Я же не хотела с ним знакомиться, ты сама меня упросила.

Лилька не знает, я это утаила, как при провожании моей драгоценной персоны браток ее московский получил по соплям, за дело получил. Ручки шаловливые решил распустить и получил под дых. А теперь вызванивает, интересуется погодой, моим настроением, жаждет еще раз повидаться. Ну, все, хватит о нем.

– Лиля, кто еще там на проводе из основных был?

– Доцент Диордица собственной персоной, но этого, с твоего высочайшего позволения, я беру на себя. У меня к нему дело есть.

– Валяй, – процедила я сквозь зубы, – бери его всего с потрохами.

– Хитрая. Потроха тебе, мне его помощь нужна. Да, еще «будьте любезны» раз десять тебя спрашивал, и этот «представитель французской революции».

– Этого я видела, он поймал меня в кабинете директора. Нахальный мужик, ворвался без спросу. Мы вчера с Чадаевым возле дома болтали, бац, а этот красавчик за деревом спрятался. Сашкины габариты его остановили, вместо меня дернулся к машине.

Лилька, закончив с одним яблоком в три приема, принялась за следующее:

– А Сашка догадался?

– По-моему, да, но ничего не сказал. У нас с ним вроде негласного уговора: он не интересуется моими ухажерами, я не спрашиваю, кто у него был и сколько. Приходит, значит, чем-то зацепила нашего чемпиона.

– Про Юру Воронюка я тебе раньше говорила. Что ты его отшиваешь, человек такой пост занимает. Это правда, что он тебя уже лет двадцать знает? Я не поверила.

– Не врет, из этих двадцати десять упорно сватается. Каждый раз одно и то же: нет таких крепостей, которые рано или поздно не сдаются. Моя крепость скорее от старости сама рухнет.

Лилька, скушав второе яблоко и закатив глазки от блаженства, пропела:

– А может, Ольга, зря. Ты, наверное, на Алена Делона рассчитываешь, но вот он точно не дозвонится, звонки из Парижа к нам не доходят, связь плохая. Так что выбирай из одесского ассортимента. Как наш экспедитор говорит: лучше поздно, чем никому.

– Нет, он не так говорит. Лучше стыдно, чем никогда.

Я думала, лучшая подруга остановится, а она схватила со стола третье яблоко, быстро надкусила и продолжила свою песню:

– Погубит, Олька, тебя твоя разборчивость, останешься одна. Чем плох Чадаев? Он нам всем нравится, симпатичный, порядочный, с таким в городе не стыдно показаться. Я б на твоем месте не задумывалась.

– Ну и выходите все за него, раз он вам всем люб, – раздраженно буркнула я. – А я на своем месте… в принципе не возражаю. Алка ключи от своей новой квартиры при нем мне всучила. Предлог нашла – диван ей собрать. Мне так неудобно было. Что на нее нашло?

– Так в чем дело? Аллочка твоя – мудрая женщина. Бикицер, дуй «собирать диван», желаю удачи. Хоть ты из всех нас свою жизнь устроишь, а то отдел сплошь старых дев. Не совсем дев, но перспектив никаких или очень слабые. Мужики настоящие перевелись.