Священник начал службу. Коломба перекрестилась, прочла «Отче наш» и обернулась в поисках выхода. В этот момент в собор вошел Томми.

Его сопровождала седая женщина с резкими движениями – должно быть, социальная работница из интерната, куда его перевели. Парень, одетый в синий шерстяной свитер с горлом и лопающиеся на бедрах коричневые кордовые брюки, казался спокойным и еще больше потолстевшим. Он озирался, быстро, по-птичьи, вертя головой, ломал руки и с каждым шагом повторял последовательность звуков, заглушающих голос священнослужителя. Все головы волной повернулись к нему, и священник смолк. Чувствуя себя выставленной на всеобщее обозрение, Коломба, ускорив шаг, двинулась к дверям, но выбраться из толпы оказалось нелегко. При виде ее Томми взвизгнул так пронзительно, что задрожали витражи. Сбив свою сопровождающую с ног и обнажив верхние зубы в широкой улыбке, он бросился к ней.

– Спокойно, Томми, – мягко сказала Коломба. – Не опрокинь меня на пол.

Томми взял ее за руки, изобразив в сутолоке неловкое подобие балета. Коломба увидела, как стоящие в глубине собора Лупо и его подчиненные повернулись к ней. Узнав ее, фельдфебель побагровел.

– Томми, мне нужно идти, – сказала она, мягко высвобождая руки. Меньше всего ей хотелось, чтобы Лупо подошел к ней.

Взбудораженный Томми начал лихорадочно крутить головой. Коломба погладила его по волосам.

– Я скоро заеду тебя проведать, обещаю, – сказала она и, предоставив его заботам сопровождающей, вышла под ливень.

За спиной у нее зазвучали торжественные ноты церковного органа, а посреди площади, как по волшебству, материализовался Д’Аморе с большим зонтом расцветки гей-прайда.

– А, и вы здесь. Ну разумеется, – сказала Коломба.

Он улыбнулся:

– Мы вездесущи, но не бросаемся в глаза. Это свойственно нашей натуре. Уже почти время обеда, не хочешь вместе перекусить?

– Сегодня в столовой дают мясной рулет. Я не могу его пропустить.

– Да ладно тебе! Я временно оставил тебя в покое, но ты ведь не рассчитывала, что я про тебя забыл? Я угощаю. – Д’Аморе приподнял зонт. – Не стой под дождем.

Коломба осталась стоять в шаге от него:

– Я лучше утону. Дай пройти.

2

Они обедали в трактире, который в Портико называли «У фашиста» из-за огромного портрета Муссолини, написанного в двадцатом веке и выдаваемого владельцем за исторический шедевр. Старая официантка поставила перед ними две тарелки тушеной кабанины и корзинку с лепешками, испеченными на гриле. За соседними столиками шумно беседовали, и они могли не опасаться лишних ушей.

– Деметра Мелас потребовала опеки над Томми. Мы пытаемся усложнить ей задачу, но, если не объявятся другие родственники, в конце концов парень достанется ей.

Коломба изумленно подняла взгляд от тарелки:

– Вот уж не думала, что ее волнует его судьба.

– У нее свои причины. Двадцать пять миллионов причин, – сказал Д’Аморе.

– Что, прости?

– Ее брат был очень богат. «Вилла „Покой“» тоже принадлежала ему: он стал мажоритарным акционером обществ, владеющих виллой, через акционерный фонд. Перед смертью Мелас переписал все на Томми. Ему даже не нужно входить в права наследства. Ему и так все принадлежит.

– Он все еще в списке подозреваемых в двойном убийстве, – сказала Коломба. – Почему вы его не оправдали?

– Потому что у нас нет доказательств, что его сделал сиротой Бонаккорсо. Генеральный прокурор с большим пониманием относится к нашему расследованию, но он не намерен снимать с Томми обвинение только на основе отвлеченных соображений. Мы не нашли ни связи между Бонаккорсо и семьей Мелас, ни следов его пребывания в Италии.

– Кроме взрыва в Милане.

– Единственная женщина, которая его видела, получила ожог семидесяти процентов тела. Если он и оставил в доме Ромеро какие-то улики, они сгорели.

– Не думала, что ваше расследование до сих пор так мало продвинулось, – пробормотала Коломба и надкусила лепешку.

– Если у тебя есть предложения, с удовольствием их выслушаю.

Коломба запила хлеб вином.

– Если что придет на ум, я тебе скажу.

Д’Аморе улыбнулся:

– Долго еще ты будешь на нас дуться? У тебя счеты с Бонаккорсо, а нам нужна помощь. Хотя бы для того, чтобы понять, с какой целью он сюда переехал.

Коломба принялась возить мясо вилкой по тарелке.

– Он сейчас, скорее всего, уже на другом конце света.

– Раньше мы тоже так думали, но мы ошибались. – Д’Аморе отправил в рот последний кусочек кабанины. – Мы готовы поддержать тебя, в каком бы направлении ты ни повела расследование, и предоставить тебе все необходимые полномочия. Можешь привлечь оставшихся членов твоей команды. И мы даже тебе заплатим.

– Какая щедрость.

Д’Аморе улыбнулся красными от соуса зубами:

– Ты права. Сомневаюсь, что тебе когда-либо делали более щедрое предложение.

3

По дороге обратно в «полевой госпиталь» Коломба всерьез раздумывала над предложением спецслужб. Она знала, что в одиночку ей никогда не добраться до Лео, а он стал для нее настоящим наваждением – особенно теперь, когда Данте больше не требовалась постоянная помощь. Он четко произносил слова и мог самостоятельно пройти несколько шагов, хоть и опираясь на ходунки, которые он ненавидел, потому что такие же были у старого педофила из «Гриффинов»[25]. Его голос по-прежнему оставался очень хриплым, и временами Данте терял нить разговора, но у него наблюдались заметные улучшения – если не чудесные, то по крайней мере существенные. Правда, сравнивать врачам было не с чем: в истории отсутствовали задокументированные случаи, когда здоровые пациенты надолго вводились бы в искусственную кому.

– После третьей комы начинаешь привыкать, – сказал ей Данте как-то вечером, когда они ужинали под прозрачной крышей палатки. Он снова исключил из своего рациона все продукты животного происхождения и, хотя врачи морщили нос, запивал минестроне и пюре веганским коктейлем для бодибилдеров.

Коломба же в тот вечер довольствовалась скучной куриной грудкой с салатом. Она наконец начала набирать вес и мышцы, но не хотела отрастить живот.

– Третьей? Ты прикалываешься?

– Передозировка лекарств. Я пытался убедить врачей, что просто экспериментирую, но они сказали, что это называется иначе.

– Брехня! Ладно, я сделаю вид, что тебе верю, потому что ты еще не в себе. – Коломба обглодала вилочковую кость и протянула ему. – Ломай.

Данте отломил большую часть вилочки:

– Я победил.

– Что ты загадал? – спросила Коломба.