«родником, в котором обновляется дух мужчины». И сам он существенно обновился в любви к Сидонии. Только в ее объятиях он переставал ненавидеть мир. Принцип таков: «Наверное, есть какой-то смысл в том, что я готов вырвать этому миру все волосы, кроме тех, что ты носишь на своей голове».

Пауль Клее в ноябре замечательно резюмирует в своем дневнике: «1913 год – сплошное признание в любви». Это же мой текст.

Декабрь

Первого декабря в Питсбурге открывается первая в мире бензоколонка.

Первого декабря Сидония Надгерна отмечает свой двадцать восьмой день рождения. Ее полное имя такое же длинное, как список ее поклонников: Sidonie Amálie Vilemína Karolína Julie Marie Nádherná von Borutín. Но в этот день двое поздравляющих особенно активно спорят за место в ее сердце. Первый – Райнер Мария Рильке, настойчивый, чуткий, понимающий женщин. Когда весной умер ее любимый брат, один только Рильке своим тоном сдержанного понимания сумел найти подход к темным комнатам ее сердца. Она всегда много молчала, и Рильке считал это молчание красноречивым. Еще Рильке попросил свою жену Клару изготовить бюст Сидонии (Рильке любит ходить конем), который стоял теперь в ее квартире на Трогерштрассе в Мюнхене, и написал Сидонии в далекий замок: «Зато на третий день пребывания здесь я увидел Ваш бюст, ах, если бы Вы тоже могли увидеть его в этом месте, золотистого оттенка, погруженный в ананасово-апельсиновое освещение белокурой шведской комнаты, такого теплого и солнечного оттенка, такой дорогой и прекрасный, но при этом выражающий что-то тихое и задумчиво-печальное». Вот так, немного задумчиво-печально, как всегда, пишет ей Рильке. Но его внутренний экстаз по отношению к ней уже немного подостыл, летом он был направлен скорее на Гедвиг Бернгард из Бад-Риппольдзау, а теперь, зимой, на Магду фон Гаттингберг, пианистку и ученицу Бузони, которой он написал тысячи сизо-голубых писем о своих чувствах. А в отношениях с Сидонией речь шла о сохранении активов. Этому активу стал угрожать Карл Краус. Краус, остро влюбленный с 8 сентября, в разговорах с Сидонией называет Рильке не иначе как «эта Мария». Даже в свой первый вечер они любовались звездами и обсуждали поэта, он всегда третий, всегда парит орлом над этой парой. Потом Рильке станет пугать Сидонию Краусом и его еврейским происхождением – печально, но факт. А пока, в декабре, именно Краус сгорает от великой любви: «О, Сиди», «Моя невеста перед Богом», «Святая, великолепная», «Дарящая счастье! Уничтожающая! Спасающая!», «Я бы никогда не подумал, что на меня может обрушиться такое», «Я сгораю». Вот так пишет Карл Краус Сидонии Надгерной. Так пишет строгий, предостерегающий пророк, едкий сатирик и единоличный издатель «Факела», лишившийся рассудка. А Сидония? Эта мудрая женщина пишет: «Почему любовь всегда означает разрушение, что у мужчин, что у женщин?» Хороший вопрос.

1913-й – первый год современности: Эмми Хеннингс не знает, смотреть ей вперед или назад

Дягилев жаждет мести. Он тоже задается вопросом: почему любовь всегда означает разрушение? Его ответ: потому что так надо. Он отринул свое создание, Нижинского, вышвырнул его из «Русского балета», когда тот отдался женщине. Он отбирает у Нижинского хореографию «Легенды об Иосифе». Он увольняет его по телеграфу. Но он знает, что сможет действительно победить и преодолеть Нижинского только тогда, когда впустит к себе в сердце и в постель нового мужчину. В конце этого невероятного года он находится в Москве и хочет немного успокоиться, но вдруг видит на репетициях в опере ослепительно красивого статиста, который выносит на сцену поднос с ветчиной. Следующим вечером он наблюдает, как тот более-менее сносно танцует тарантеллу в «Лебедином озере». Это Леонид Мясин, который впоследствии прославится как Léonide Massine. Дягилев немедленно ангажирует его в «Русский балет», на следующий же день едет с ним в Петербург, идет в Эрмитаж и вечером сразу в постель. Он нашел свою новую звезду. Леонид Мясин получает главную роль в «Легенде об Иосифе», которую Рихард Штраус и Гуго фон Гофман-сталь вообще-то писали для Нижинского. Зато у Нижинского и Ро-молы рождается ребенок.

Темным утром 2 декабря датская писательница Карен Бликсен покидает усадьбу в Рингстедлунде, где она провела детство и юность, и направляется в сторону Африки, о которой она потом напишет столько книг. Там, в Британской восточной Африке, она собирается выйти замуж за своего жениха, шведского барона Брора фон Бликсен-Финеке и начать новую, более свободную жизнь. Четырьмя годами ранее Карен влюбилась в другого барона фон Бликсен-Финеке, в Ганса, брата ее нынешнего жениха, но тот не захотел жениться на ней. Теперь она решила вместе с Брором переехать в Африку и устроить там молочную ферму по образцу фермы Джека Лондона. Она хотела вырваться из тесной Дании, уехать к теплу и свету. Брор выехал заранее, летом 1913-го, и купил ферму «Мбагати» площадью 800 гектаров у подножия гор Нгонг к югу от Найроби – на деньги семьи Карен, потому что сам жених был банкротом. Когда сделка была оформлена, Карен тоже отправилась в путь. Ее мать Ингеборг и младшая сестра Эллен сопровождали ее в долгом путешествии на поездах через всю Европу. В Неаполе три женщины оказались под Рождество, остановились на несколько дней и вдоволь насладились фигурами в рождественских яслях и песнями итальянского Юга, «по эту сторону Африки»[30]. Двадцать восьмого декабря Карен Бликсен садится на корабль, отправляющийся в Момбасу. В январе Брор заберет ее оттуда и они действительно поженятся, но не будем забегать вперед. Важнее то, что на третий день пути, в Новый год, она влюбилась в немецкого подполковника Пауля фон Леттов-Форбека, который потом командовал немецкими колониальными войсками в Германской восточной Африке. Чтобы сохранить его рядом, практичная Карен попросила свою новую пассию быть свидетелем на свадьбе. Вот только муж по глупости купил не молочную ферму, как было запланировано, а кофейную плантацию. Земли этой плантации располагались так высоко, что кофе там рос плохо, и африканцы были очень рады, что какой-то незадачливый европеец купил у них эту землю. Еще неприятнее было то, что муж в первую же брачную ночь заразил ее сифилисом, ей вскоре пришлось вернуться в Европу на лечение и она потом всю жизнь страдала от последствий болезни. Эта болезнь, которую муж подцепил наверняка в каком-то борделе по пути в Африку, стала особенным шоком для Карен Блик-сен: ее отец, строгий протестант, в 1895 году повесился, когда врач поставил ему такой диагноз, а он не мог допустить позора