— Мои? — улыбнулся я. — Ну… Если ты придешь в деревню, убьешь стариков, мужей, юношей и безусых юнцов… Если изнасилуешь женщин и румяных девиц, а потом развесишь их трупы на дороге, устроив аллею скорби… Если раскидаешь внутренности мертвых по кронам деревьев, приманивая стаи ворон… То ты поступил плохо. А если ты вышел против человека с мечом и победил его, ты поступил никак. Ты просто победил.

— Ты видел это, да? Деревню…

— Да. Это было страшно и мерзко. Но еще страшнее было оттого, что в километре от нас стоял отряд солдат, вернувшихся из точно такой же деревни, только «вражеской», и получивших за это награду.

— Тогда в чем смысл?

— Смысл? — Я рассмеялся. — Смысл в том, что сегодня ты спасла мне жизнь.

Кажется, я очень удивил Принцесску подобным заявлением. Она широко раскрыла глаза, а потом отвернулась к костру.

— Я не подумала об этом, — приглушенно произнесла она, поправляя плед.

— А об этом и не надо думать. — Я поднял саблю, сделал пару взмахов и, довольный работой, загнал ее в ножны. — Плохо или хорошо, убить или не убить — это из серии вопросов «зачем мы пришли в этот мир?», «в чем смысл жизни?». На них попросту нет ответа.

А костер все продолжал трещать, игриво отбрасывая сумрачные тени. Но не стоит вглядываться в них, всего пара мгновений — и они обманут вас, завлекут в свои таинственные сети.

— Я видела твое лицо тогда. Ты улыбался. Нет — скалился.

— Правда? — удивился я. — Наверное. Я не знаю. Как-то зеркала под рукой не оказалось.

— Тебе нравится сражаться?

— Да.

— Почему?

Все «почему?» да «почему?». И отчего люди не могут относиться к жизни проще? Все им надо рефлексией заниматься, а если в своей душе не покопаться, так надо порыться в чужой.

— Потому что только когда я сражаюсь, я понимаю, что живу. Чувствую, как где-то внутри отчаянно бьется сердце. Чувствую, как кровь по венам разносит пожар. Чувствую, как по спине крупными градинами скатывается пот. Чувствую, как ветер обдувает кожу.

— А пока ты не сражаешься, ты не знаешь, жив ли ты? — изогнула бровь Мия.

— Да. И у меня есть на то свои причины.

Девушка хотела сказать что-то еще, но я посильнее запахнулся в плащ и завалился на землю:

— Давай спать, завтра длинный путь.

Утром, лишь только поднялось солнце, чтобы залить долину золотом и засыпать алыми лепестками облаков, мы тронулись. Надсадно, почти по-старчески, заскрипели рессоры на повозке, заржала кобылка, недовольная тем, что ее оторвали от поглощения пищи, и закрутились колеса. В этот раз вожжи держал в руках я. Мне нужно было чем-то занять свой разум, и лицезрение дороги, вьющейся серпантином между холмов, как нельзя лучше подходило для этого.

Разговаривать не хотелось, и в кои-то веки моя спутница сочла полезным хранить молчание. Так мы и ехали в тишине, нарушаемой лишь таинственным шепотом в траве. Трава слегка приминалась под давлением еле осязаемого ветра, а потом снова поднималась, чтобы уже через мгновение склониться под натиском воздушной стихии. Рябь, идущая с востока на запад, напоминала бегущих по морю пенных барашков. Они то поднимутся ввысь, то пенным фейерверком опадут в морские глубины.

В голове вертелись какие-то мысли. Стучались и стучались в мое сознание, но я их отгонял, как назойливых комаров. Думать не хотелось. Если честно, мне вообще ничего не хотелось, разве что спать. И я блаженно улыбнулся, представляя, как можно было бы сейчас всучить эти кожаные полоски смуглянке, а самому улечься в телеге. Сорвать кислую травинку, надвинуть шляпу на глаза, подложить руки под голову и, тихонько вздохнув, погрузиться в полудрему. В ту самую, когда ты уже стоишь на пороге эфемерного царства снов, но одновременно с этим пребываешь в реальности. Иногда, конечно, тебя затягивает в эти изменчивые края, но уже пару мгновений спустя ты возвращаешься обратно. Да, в этот момент ты совсем как трава или пенный барашек. Безвольный, бездумный, ведомый лишь призрачным циклом, тянущим и зовущим.

Но кобылке было плевать на мои желания, она все тянула и тянула нас дальше на восток. По моим приблизительным расчетам, уже через два, самое большее — три дня мы окажемся на границе Цветущих холмов. Там я планировал задержаться в деревне — узнать последние новости, пополнить запасы воды и провианта. Да и несколько ночей здорового сна на пусть даже не самой качественной перине явно пойдут нам на пользу. Я, разумеется, люблю спать под открытым небом, хотя это скорее привычка, но все же иногда и крыша над головой кажется неплохой перспективой.

И тут же, едва я подумал о крыше, кобыла взвилась на дыбы, а в метре перед нами из-под земли вырвался метровый столб сиреневого пламени. Он кружился в вихре с десяток секунд, а потом исчез. Намек понятен.

— Что это было? — выдохнула Мия.

— Просьба, — ответил я. Спрыгнув на землю, я успокоил лошадь. — Нас вежливо попросили остановиться.

— Попросили?

— Обернись.

Девушка послушалась. И увидела, что в паре километров от нас вздымаются клубы пыли. Двое всадников мчались по нашим следам. И как минимум одного из них я знаю.

— Молчи, — сказал я. — Говорить буду я.

Спустя пять минут ожидания перед нами остановились двое путников. Удивительно, но я знал обоих. Первый — высокий разумный с острыми ушами, кожей цвета мокрого асфальта и волосами оттенка свежего молока. Им оказался Сай'о'Кнелли. Тот самый темный эльф, с которым мы сражались на учебном поединке в Академии почти восемь сезонов назад. Чтобы вспомнить второго, пришлось напрячься. У него была абсолютно незапоминающаяся внешность, хотя именно этот факт и подтолкнул меня в верном направлении. Лучше бы и не вспоминал. Спутникам эльфа оказался Абель Рихт, дознаватель из какой-то там управы. Именно этот следак допрашивал меня в опере после известного на всю Империю убийства.

— Тим Ройс, вы обвиняетесь в…

— Заткнись, смертный, — сплюнул эльф, попутно с этим спрыгивая с лошади.

Не знаю почему, но Абель сильно изумился и замолчал, скорее всего, от шока.

— А ты долго добирался, — хмыкнул я. — Я ждал твои острые ушки почти два сезона.

— Так сильно ждал, что убежал из страны?

— Дела, знаешь ли, — протянул я. — То одно, то другое…

— Дела? — кривенько усмехнулся эльф, отчего его лицо превратилось в оскал. — Кажется, и со мной у тебя есть неоконченное дело.

— Ну это скорее у тебя со мной, чем у меня с тобой.

На поляне, окруженной холмами, повисла тишина. Я показательно держал руки за спиной подальше от оружия. Так же стоял и темный, а наши спутники лишь смотрели на нас безумными глазами, пытаясь осознать происходящее.

— Я чую кровь. Мы можем подождать до завтра.

— Нет, — покачал головой я. — Уверяю тебя, я в полном порядке. А это была так — легкая разминка.