Милиционеры дежурно отдавали честь, а попутные машины послушно выстраивались вдоль обочины. Ему было не слишком приятно, что он – причина неудобства многих людей, но так положено – утешал он себя.

Потом справа потянулись строящиеся кирпичные дома, непомерно большие, порой напоминающие дворцы культуры советской поры, порой – вычурные замки. Здесь хотели обосноваться высокие чиновники. Он знал, что среди этих особняков – загородный дом вице-президента, ставшего сейчас одним из главных врагов.

«На какие деньги все это построено? – вилась его мысль. – Сколько грязи кругом. Сколько мерзости. Вице-президент оказался подлецом. Бывшие министр безопасности и министр внутренних дел вымазались по уши в дерьме. Что их жены вытворяли в Швейцарии… Компромат есть на многих из тех, кто занимал или занимает высокое положение. Что происходит? Человеческие пороки заедают. А власть не в силах ставить на место проворовавшихся чинуш. Это нам в минус».

Александр Сергеевич надел очки, стал просматривать обзор прессы, подготовленный для него рано утром и ждавший его в машине. На печатных страницах бушевало то же противостояние, что и в жизни, подхлестывая страсти, умножая ненависть, следовать за которой было непозволительно.

Едва машина въехала через Боровицкую башню в Кремль, и слева поднялись Оружейная палата, Большой дворец, он подумал: «Хорошо, что федеральная власть располагается в таком историческом, славном месте. Традиции – великое дело».

Миновав соборы, автомашина вылетела на Ивановскую площадь, еще свободную от машин, пронеслась мимо колокольни Ивана Великого, мимо Царь-колокола и Царь-пушки, затормозила около чугунного крыльца с навесом и ажурными перилами, по которому, как уверяли, хаживал Сталин, а теперь – Александр Сергеевич. Президент пользовался другим подъездом, парадным, тем, что во внутреннем дворе. Выскочивший на брусчатку прежде Александра Сергеевича телохранитель услужливо открыл дверцу.

Старое красивое здание пропустило его в свое нутро. Можно было воспользоваться лифтом, но он предпочитал подниматься на второй этаж по широкой лестнице, которая после площадки расходилась на две поуже, идущие в обратную сторону справа и слева. Потолки в старом здании были высоченные, сводчатые.

Появившись в кабинете, он вызвал свою опору – Виктора Петровича. Тот появился, как всегда, улыбчивый, спокойный. Будто ничего не происходило, будто и не существовало никакой опасности.

– Доброе утро, Александр Сергеевич.

– Доброе. – Он кивнул в ответ. – Что там у нас?

Виктор Петрович положил перед ним несколько папок, принялся докладывать о делах, срочных либо не терпящих отлагательства. Александр Сергеевич тут же принимал решения или просил оставить документы на столе, если стоило подумать, разобраться.

Когда закрылась последняя папка, Виктор Петрович произнес:

– У меня все. – Он замер в ожидании.

Александр Сергеевич помолчал, потом глянул на подчиненного.

– Свяжитесь с приемной патриарха. Уточните время переговоров в Свято-Даниловом монастыре. – И добавил, скорее для самого себя. – Это самое главное сейчас. Надо сделать все возможное, чтобы не допустить гражданской войны.

Ощущение тревоги не покидало его. Еще недавно он был уверен, что с выходом указа номер тысяча четыреста начнется новый отсчет времени в развитии России, что все устаканится, понемногу придет в норму. Надежды рухнули. «Ставка на разумное восприятие оппозицией ситуации не оправдалась, – объяснял Александр Сергеевич. – Они попросту не вняли разумным доводам».

«Они». Это слово странным образом вобрало в себя уйму отрицательной энергии. «Они» – это враги. Те, кто в Белом доме. Кто готов лишь вредить. Кто не хочет идти на компромиссы. Они попытались захватить военный объект на Ленинградском шоссе. Они восстанавливали армию против законной власти, старались подтолкнуть простых людей к выступлениям, к бунту. Они объявили об отмене указа тысяча четыреста. Они готовы к вооруженным действиям, недаром в Белом доме накоплено столько оружия.

Ситуация и впрямь была тяжелая. Вчера к нему в Кремль приезжал посол США, вежливый, обходительный человек, неплохо говоривший по-русски. Он устроился в кресле, покойно сложил руки на животе. Но было видно, что он взволнован.

– Кофе? Или чай? – спросила его секретарша.

– Кофе, – механически ответил посол.

Дождавшись, когда секретарша уйдет, посол, размешивая серебряной ложечкой сахар, заговорил:

– Нам хорошо видно оружие, которое в окнах Белого дома. Мы вынуждены думать, что без стрельбы и без крови не обойдется. Будут стрелять и по нашему посольству. Я имею в виду не случайные пули. Там немало тех, кто плохо относится к нашей стране.

Александр Сергеевич мрачно кивал в ответ.

– Хотелось бы знать ваше мнение, – закончил посол.

Обозначив свое отношение к проблеме долгим, протяжным вздохом, Александр Сергеевич сказал:

– Положение действительно тяжелое. Но мы делаем все необходимое, чтобы не допустить прямого столкновения. Вместе с тем, я бы посоветовал вывезти жен и детей американских дипломатов. – Помолчав, обронил. – Увы, такова обстановка.

– Мне важно было это услышать. Надеюсь на благоприятный исход… Благодарю вас.

Полномочный и чрезвычайный представитель США поднялся, учтиво пожал ему руку. Александр Сергеевич читал сочувствие в сероватых глазах. Посол направился к двери. Кофе остался нетронутым.

Да, положение не могло радовать. И все-таки Александр Сергеевич считал: надо продолжать переговоры в Свято-Даниловом монастыре. Хотя президент охладел к этой работе. Не говоря уже об остальных, кто занимал кабинеты здесь, в Кремле. Надо.

Александр Сергеевич попросил вызвать начальника отдела из делопроизводства, если тот уже на месте. Вскоре он явился. Этот человек действовал на Александра Сергеевича успокаивающе. Было в нем что-то фундаментальное, надежное.

– Стенограмма вчерашних переговоров готова?

– Только что закончили. Я принес. – Увесистая папка опустилась на поверхность стола перед Александром Сергеевичем.

– Вы еще собирались подготовить справку по опыту других стран.

– Она там, в папке.

– Спасибо, Дмитрий Сергеевич. Если бы все так работали.

Пришедший остался на месте. Что-то удерживало его.

– Что-нибудь еще?

– Да. Александр Сергеевич. Если вам важно мое мнение, то я считаю правильным ваше стремление продолжать переговоры. К сожалению, не все заинтересованы в мирном исходе. С нашей стороны – тоже.

Помолчав, Александр Сергеевич выговорил осенним, наполненным горечью голосом:

– Должен признать, что вы правы… Спасибо за поддержку.

В девять началась обычная суета: встречи, звонки, совещания. Он был доволен: это отвлекало от неприятных мыслей.