— Даже магам?

Он покачал головой.

— Когда не получилось и у них, пытались вытащить, чтобы поставить у входа во дворец, но и земля такая, никакие кирки не берут. Можете проверить, даже не поцарапаете!

— Да мне бык вроде бы ни к чему, — сказал я. — Была бы корова — символ плодородия… А так даже слезать не буду. Поехали!

В дороге я некоторое время пытался понять, как это вот очутилось здесь, но самое правдоподобное: колоссальным взрывом сорвало с крыши здания и зашвырнуло сюда. А здесь, понятно, почва плавилась…

Зайчик двигается, как старая улитка на лютом холоде, и хотя остальные герои во главе с Боудеррией несутся во весь опор, но это они во весь опор, а я дитя других скоростей и темпа жизни и вообще вот — вот засну…

Что делать, я единственный человек, которого не устраивают здешние скорости передвижения, и постоянно ломаю голову над модернизацией. Кое‑что удалось, но только кое‑что, а надо бы больше.

С зеркалами, что позволяют передвигаться туды — сюды, весьма удобно, однако их маловато, а вот устройство аббата Дитера — хоть и весьма мучительное для передвижения, однако их можно собрать столько, сколько требуется. Если, конечно, верить аббату.

К тому же я должен поощрять развитие ремесел, особенно наукоемких, потому дам заказ еще хотя бы на парочку, а затем допущу к использованию особо доверенных людей или гонцов.

Еще беспокоит появление Бабетты в Ламбертинии. Насчет Геннегау уже разобрались, у ниши постоянно дежурят в незримости стрелки, и если начнет появляться нечто иное, чем Бабетта, его тут же пронзят болтами, как стальными, так и серебряными, окропленными святой водой.

Но как она очутилась в Ламбертинии?.. Или в Геннегау попала своим традиционным способом, а в Ламбертинию перенеслась как‑то иначе?

Холодок прокатился по телу, когда блеснула страшноватая мысль, что Юг мог во всех королевских дворцах на Севере установить такие вот штуки. Да что там во дворцах, кто мешает установить где‑то и в тайных местах, чтобы перебрасывать сюда если не десанты, то хотя бы наемных убийц?

Нас догнал Эдгар, веселый и ликующий, он по юности каждую поездку на коне воспринимает как радостное приключение после скучного детства в родовом замке.

— Ваше высочество, — воскликнул он звонким голосом, — а во — о-он там деревня, где живет великая колдунья, что может предсказать судьбу…

Я отмахнулся, а он торопливо зачастил:

— Да знаю — знаю, суеверие, а христианин не должен быть суеверным, это язычество, но она в самом деле… ну, а еще видит скрытое!.. Ваше высочество, умоляю, это же почти совсем по дороге!

Я спросил с подозрением:

— А зачем это тебе?

У него щеки полыхнули почти детским румянцем.

— Ой, мне так нравится, когда говорят, что Боудеррия — принцесса из дальних островов в океане!

Я подумал, кивнул.

— Вообще‑то и мне нравится.

Он встрепенулся.

— Свернем?

— Только на один — два вопроса, — предупредил я.

Избы в этой деревне, как я приметил, одна переходит в другую, что значит — взрослые дети, женившись, не отделяются, а все так же живут с родителями, одной огромной семьей. Из‑за чего у них все такое крепкое и добротное: могучие кони, породистые коровы, целые стада гусей и уток, козы, овцы, а овины и риги выстроены тоже не кое‑как. Даже простенькие амбары сложены из хорошего крепкого дерева, что простоит века. Там за дверями хранится все крестьянское добро: конская сбруя, хомуты, овчинные полушубки, рулоны отбеленного холста на продажу и грубая мешковина для себя…

Рука дернулась к рукояти меча: через дорогу перебежал резвыми скачками крупный дракон размером с огромного кабана, весь в блестящей чешуе, с жуткой распахнутой пастью, воинственно вздыбленным гребнем от затылка и по всей спине до кончика хвоста.

Но на шее повязан ярко — желтый платок, явно женский. Именно повязан, а не зацепился ненароком, когда дракон пожирал жертву…

Дракон скрылся из глаз, проскочив между сараями. Я ожидал крики с той стороны, но все оставалось тихо.

Из‑за плетня пугливо выглядывают девки, все в одинаковых сарафанах, потом на крыльцо большого дома неспешно вышла женщина, толстая и важная, как породистая корова, голова целомудренно укрыта платком по самые брови, так же спрятаны от мужских взглядов подбородок и шея.

Боудеррия крикнула властно:

— Кто здесь старший?

Женщина поклонилась, ответила с достоинством:

— Я здесь староста, госпожа.

Она смотрела на Боудеррию с удовольствием, как и та на нее, обе женщины в этом мужском мире, а обе командуют мужчинами.

— Овса для коней, — распорядилась Боудеррия, — можно сыра в дорогу. За все заплатим.

— Все сделаем, госпожа…

Я поинтересовался у старостихи:

— Я слышал, у вас в деревне живет некая колдунья. Предсказывать умеет?.. А еще видел что‑то совсем уж несуразное… настоящий дракон перебежал нам дорогу.

— К удаче, — сообщила она.

— Ладно, — согласился я, — пусть к удаче, но… дракон? Это что, ваша колдунья его так приручила?

Она широко заулыбалась, показывая крупные желтые зубы.

— Ну что вы, господин! Наша Стефа вообще колдовать не умеет.

— Но как же…

Она подбоченилась, вид донельзя гордый, сказала с пренебрежением человека почти образованного:

— Это все наше невежество, господин. Знаете же, все простые люди думают только о своем огороде да как нажраться. Если встретит на дороге мышь или ящерицу какую, затопчет и пойдет дальше. А Стефа всегда была жалостливой. В детстве подбирала щенков, котят, притаскивала домой… Однажды вот так подобрала одну толстую уродливую ящерицу, что едва ползала. Спрятала ее в сарае, а то родители обычно всех ее подобранных щенков и котят на другой день топили, пока она где‑то бегает…

— Понятное дело, — буркнул я, — понимаю…

— Ну вот, — продолжила она победно, — ящерица та росла, начала бегать шустрее. Оказывается, только вылупилась и еще даже ползать не научилась. В общем, вырос крепенький такой и могучий дракончик, который привязался к ней, как к маме. И слушается во всем. Чешуя на нем наросла такая, что никаким топором, даже самым острым, нельзя даже поцарапать. В общем, сейчас он подрос, чешуя из стали, но, наверное, еще подрастет.

— И что она?

Она отмахнулась.

— А ничего. Так и живут. Только теперь ни один волк и близко не подходит к деревне!

— Дракона чуют?

— Стефа отпускает, — пояснила старостиха, — своего зверька в лес поохотиться. Ну, а народ решил, что она умеет вообще любым лесным зверем повелевать. Дураки!