На несколько секунд я ослеп, не в силах различить ничего, кроме всполохов языков пламени и летящих искр. Но ощущение титанических рывков, буквально выворачивающих мои суставы, ясно давало понять — тварь еще жива. Точнее сохранила в себе частичку темное энергии, дарующее ей подобие жизни.

Очень быстро мой ИК-Б раскалился до совсем некомфортной температуры, и я будто наяву увидел, как покрывается водянистыми волдырями моя кожа. Мне уже начало казаться, что я запекусь подобно картошечке, засунутой в жарко тлеющие угли, но тут вдруг вурдалак, брыкающийся в моих руках, выгнулся в последней судороге и затих. Не веря своему счастью, я оставил труп дважды мертвого упыря догорать в огненной колыбели, а сам выскочил из пламени, как ошпаренный. Кхм… точнее, как обжаренный.

Подхватив с пола выроненную «Косу», я начал крутить головой из стороны в сторону, пытаясь отыскать второе порождение тьмы. И только сейчас обратил внимание на то, что эфир просто разрывается от отчаянных воплей, где среди прочего чаще всего звучит мой позывной.

— Факел! Факел, Центру! Факел, что там у тебя?! — настойчиво пытались добиться от меня ответа на закрытой частоте.

— Факел! Держись, мы идем! — разобрал я в какофонии чужих голосов реплику Равиля.

— Прием! Прием! Факел, ты живой?!

— Факел, падла, не молчи!

— Оставить разговоры! — попытался куратор операции навести порядок в эфире на общем канале.

— ДЕРЖИСЬ, БРАТУХА, Я РЯДОМ!!!

Неистовый медвежий рев, без сомнения исходящий из глотки Изюма, легко заглушил все остальные переговоры, и уже через секунду индикатор моего шлема замигал предупреждающим сигналом, оповещая о приближении союзной единицы.

— Фух, ты цел?! — вывалился откуда-то прямо из буйства пламени Виноградов.

— Вроде, — неуверенно откликнулся я.

— Это ненадолго, потому что я тебя, кретина, сейчас прибью! Ты какого хера молчишь?!

— Все потом, Изюм, — поспешно отмахнулся я, не прекращая всматриваться в каждый уголок большого зала. — Тут такая дичь ползает, что обосраться можно! Не щелкай клювом, а то…

— Открой клапаны! — перебил меня напарник.

— Чё?! Ты с дуба рухнул?! — возмутился я. — Тут огонь вокруг!

— Открой, я сказал! Пошли за мной!

— Сука-сука-сука, что за лютая херня…

Не веря, что делаю это, я все-таки послушался и дал соответствующую команду нейроинтерфейсу костюма. Сразу же сухой горячий воздух нестерпимым жаром обжег мое тело, и темный дар инфестата пугливо сжался во мне, отшатываясь от этих раскаленных ласк.

— Факел, тварь на три часа! — крикнул мой товарищ. — Лови «сотку!»

Я не стал переспрашивать и уточнять, а просто позволил волнам чужой боли подхватить меня и унести в безмолвный волшебный мир. Мир, в котором нет ничего лишнего и отвлекающего. Где секунды идут так, как хочется мне, а не пресловутым законам физики.

И сделал я это весьма вовремя, чтобы успеть заметить медленно плывущего вурдалака, распластавшегося в прыжке. Он летел прямо на Изюма и уже растопырил кривые костлявые пальцы, которые я в состоянии тактической относительности мог рассмотреть в мельчайших подробностях. Для меня это неуловимое чудовище перестало быть стремительной тенью, за которой невозможно уследить глазами. Теперь оно передвигалось едва ли быстрее тонущей в бочке с мёдом гири. И не надо спрашивать, откуда я знаю, как спортинвентарь погружается в мёд. Я ж уже говорил, что хулиганы мы были в детстве…

Преодолевая сопротивление воздуха, кажущееся в состоянии «форсажа» просто невероятным, я безошибочно состыковал точку целеуказателя с силуэтом отродья. В-ж-ж-ж-у-у-у-у! Короткая вибрация редуктора, прошедшаяся по всей ружейной ложе, сейчас показалась мне протяжной и неспешной, как стон голубого кита.

Три последовательные вспышки известили меня о попадании, автоматические светофильтры боевого шлема активизировались и не дали темным кругам перед глазами перекрыть обзор. А поэтому я во всех прекрасных подробностях мог насладиться зрелищем кувыркающегося и сгорающего в циркониевом огне упыря.

— Ты как? — коротко спросил я у Изюма, когда он отключил боевой аналог электрошока, который мы использовали на тренировках по рукопашке.

— Гуд! — выдохнул напарник. — А теперь двигаем! Если что, я на подхвате!

И мы побежали по уже сильно задымленному коридору, по памяти заходя в повороты. А меня все никак не покидало ощущение, что Виноградов знает об этих странных тварях явно побольше моего…

* * *

— Ну что, Мэтью, как там поживает наш Сеньор Эрнандес?

— Пока нечего рассказывать, мистер Грейси, — печально покачал головой лаборант. — Мы скормили ему уже почти полсотни земляков-нелегалов, но его ампутированные руки даже не начали регенерировать. Он демонстрирует печально низкий уровень прогресса, и отдел снабжения уже начинает ворчать за высокий расход живого сырья…

— Ничего-ничего, поворчат и заткнутся, — уверенно заявил профессор. — Уж я-то прекрасно знаю, что у них есть договоренности с мексиканскими наркокартелями. Им этих латиносов возят целыми грузовиками. Ну а в остальном наш подопытный как? Стабилен?

— Скорее, стабильно изменчив. С каждой новой жертвой он являет все более неадекватные эмоциональные реакции и все чаще страдает от неконтролируемых вспышек немотивированной агрессии.

— Иными словами, его развитие как инфестата идет по плану?

— В общих чертах, мистер Грейси, все именно так, — послушно кивнул помощник.

— Ну и отлично. На счет сырья для извлечения некроэфира не волнуйся. Экономить не нужно, трать столько, сколько потребуется. Если отдел снабжения начнет артачиться, сообщи мне, я этот вопрос быстро улажу.

— Конечно, сэр, как скажете.

Пока ассистент вносил какие-то пометки в свой рабочий планшет, научный руководитель принялся переключаться между камерами наблюдения, снимающими различные опытные стенды.

— Мэтью, а сколько у нас вот это «бревно» сидит в турбине? — спросил он, заинтересовавшись подробностями очередного эксперимента.

— А? О, да-да, сэр, пока еще рано его отключать, — невпопад ответил помощник, быстро отыскивая в планшете нужные данные. — К настоящему времени, этот возрожденный уже сорок четыре часа находится в барокамере. Скорость поступающего горячего воздуха около девяносто миль в час, температура — сто семьдесят шесть градусов. Однако потери жидкости просто смехотворны! «Бревно» лишилось всего девятнадцати процентов своей массы! Это даже никак еще не сказалось на подвижности мышц!

— Хм… интересно-интересно, — побарабанил пальцами по столешнице ученый. — Выходит, что консервирующие свойства некроэфира не так уж и безграничны?

— Ну почему же, — не согласился Мэтью, — это ведь весьма достойный показатель! Обычная плоть высыхает в таких условиях за десять-двенадцать часов до состояния мумии, причем неважно, живая или мертвая. А вот напитанная энергией смерти она способна продержаться в десяток раз дольше! При этом труп даже существенно не нагревается! Сразу после отключения турбины, «бревно» остывает до своих стандартных семидесяти пяти по фаренгейту! Это как минимум новый раздел термодинамики!