– А что за новый случай? Что на этот раз похищено у мертвеца?

– Голова.

— Голова?!

– Да! Это опять жертва ДТП, парень разбился на ВДНХ на мотороллере, он там работал в пиццерии, развозил заказы и попал в аварию. Он кореец. И он – альбинос. Белый альбинос-азиат. Его тело в закрытом гробу уже отправили родственникам в Тюмень для погребения. И гроб больше не открывали. И похороны уже прошли. И мы бы так и не узнали ничего о похищении. Если бы этот тип… похоронщик… сам, сам во всем не признался!

– Володя, я одеваюсь и еду. А где он, этот похоронщик? В отделе полиции на ВДНХ?

– Нет, он себе ноги сломал, когда выпрыгнул из окна морга, он пока в самой больнице. И с ним что-то дикое творится, мне коллеги сказали из отделения. Патрульные такого никогда не видели. Он все время кричит, как сумасшедший, вопит, что она… она его заживо жрет.

– Кто?

Миронов не ответил. Он молчал.

Катя заверила его, что выезжает немедленно и Мещерского возьмет с собой. И она сразу же позвонила Мещерскому и…

Звонок…

Сергей Мещерский услышал его сквозь сон и приказал себе проснуться.

Где-то… где-то… где-то зрели гроздья гнева, и они все были бы полными идиотами, если бы сорвали те гроздья как тропический плод.

Он сел на кровати. Потрогал подбородок – побриться он уже явно не успеет. Он встал и глянул в зеркало…

И взял заполошно трезвонящий мобильный.

На улице Касаткина они сначала подъехали к больничному моргу. В утренних сумерках полыхали синие огни полицейских машин. Катя наблюдала все это молча. А затем они развернулись и поехали к приемному покою. Там она сразу предъявила удостоверение и даже сказать еще ничего не успела, как дежурный врач, вышедший на шум, замахал руками, словно сам отгонял от себя стаю каких-то невидимых существ.

– Да, да, я понял. Полиция, да, конечно! Слава богу, вы опять приехали! У нас никогда такого не было. Это дикость какая-то!

– Из вашего морга у покойника была похищена голова.

– Да, да! Тут такие слухи уже…

– А где он? Задержанный?

– Его не стали помещать в реанимацию. Это и не нужно ему. Ему сделали рентген. У него переломы ног в результате падения. Но больше ничего. Никаких других ран, повреждений. Мы его пока поместили в инфекционный бокс.

– Он что, заразен? – спросил Мещерский.

– Нет. Но он пугает больных! – воскликнул врач. – Мы его в таком состоянии не можем поместить в палату в травматологии. Ему сделали уже два укола теразина, но ничего не помогает. Психиатрическая служба его не может забрать, потому что он лежачий, ноги-то в гипсе. У нас нет даже смирительной рубашки, мы его простынями связали, потому что он…

– Он такой буйный? Агрессивный? – снова спросил Мещерский.

– Он все время пытается – даже на сломанных ногах – уползти, сбежать. Он до смерти чем-то напуган! И он так дико кричит.

Врач сам повел их в инфекционный бокс – ему, несмотря на шок и волнение, хотелось узнать, что скажет полиция.

Подходя к боксу, они услышали доносящиеся из-за его двери безумные вопли. Врач открыл дверь.

– УБЕРИТЕ ЭТООООООООООО!!! УБЕРИТЕ ЭТО ОТ МЕНЯ!!! ОНО МНЕ ПЕЧЕНЬ ВЫЕЛО!!!

На больничной кровати извивался и бился мужчина, спеленатый, словно мумия, простынями. Катя видела его бледное, искаженное судорогой лицо и даже не могла определить возраст мужчины. Вроде нестарый. Нет, даже напротив – молодой, но…

– Тест на наркотики сделали? – тихо спросил Мещерский врача.

– Первое, что сделали. Взяли анализы. Он явно наркоман со стажем. У него все бедра исколоты. Он это скрывал здесь, на работе – понимаете? В вены на руках не кололся. Но на этот раз в тестах ничего – ни на героин, ни на кокс, ни на все прочее. Все чисто. Но у него что-то с кровью. И мы пока не можем определить, что это такое.

– УБЕРИТЕ!! СНИМИТЕ С МЕНЯ!!!

Катя не видела ничего, хотя воображение ее сейчас было настолько обострено и настроено, словно радар, что она была готова увидеть что угодно. Но ничего не было – только кровать, этот безумный, его простыни, гипс и…

– ОНО МНЕ ГОРЛО ПЕРЕГРЫЗЕТ!! СПАСИТЕ МЕНЯ!!

Что-то невидимое… какая-то сила… Катя вспомнила слова машиниста на станции Подсолнечная.

Сергей Мещерский подошел к визжащему в панике парню, наклонился и… с силой надавил ему руками на грудь, одновременно натягивая простыни.

– Я это держу… видишь? Я это держу, — сказал он громко. – Я это не выпущу. Я держу это очень крепко. Чувствуешь?

Безумный испуганный взгляд впился в него. Парень словно оценивал происходящее. Потом судорожно кивнул. Глянул на Катю.

– Ты санитар морга? – Она отбросила все церемонии. – Тебе заплатили, чтобы ты забирал у покойников то, что тебе заказали. Да?

Снова кивок.

– Кто тебя нанял? Это была женщина? Мигрантка из Африки?

Кивок.

– С дредами? Молодая женщина?

Кивок.

– В первый раз ты ей отдал кусок кожи с шеи трупа мужчины, с позвоночника? Она это попросила сама?

Кивок.

– Ты ей звонил?

– Да. – Голос хриплый, каркающий, словно у говорившего и точно были повреждены, перегрызены связки.

– Когда?

– Тогда, в сентябре… и сейчас.

– Когда точно сейчас?

– В суб… субботу… я забрал и позвонил.

– Забрал… отчленил голову у альбиноса, у корейца, разбившегося на мотоцикле?

– Да. Она… она мне сказала еще раньше: если когда-нибудь в морг поступит альбинос, настоящий… любой – азиат или европеец, заплатит сто тысяч. И даст еще это…

– Как зовут женщину?

– Изи.

– Ты отдал ей голову альбиноса?

– Да.

– Тогда, в субботу?

– Да!

– Когда вы встретились? В какое время?

– Ночью, здесь, у парка. Часа в три. Она приехала по моему звонку сразу. И дала денег.

– И больше ты ее не видел?

– Нет.

– А что произошло сегодня ночью?

Он молчал.

– Ты выпрыгнул из окна морга. Что произошло? Кто тебя так напугал?

Он скосил глаза. В них плескался ужас. Он безумно пялился на руки Мещерского, продолжающие сжимать его грудь.

– Сама не видишь, что ли? Ты не видишь это? Смотри! – прошипел он Кате.

Она собралась с духом.

– Вижу. Но хочу, чтобы ты сам это описал.