Карима согласилась. Если уж Сухов ходит… Стало стыдно отставать. Мама ругалась, сказала, что Игорь Эдуардович перед начальством выслуживается, ему «галочку поставить» надо, квалификацию повысить, зарплату, и всё за счёт Каримы. Не Горшкова ведь начнут на олимпиады и соревнования по робототехнике отправлять, а её – девушку, тогда как ей нужно думать о здоровье. И без того худая, в чём душа держится! Мама причитала и причитала, пока папа не поддержал дочку. Сказал, пусть учится, потом видно будет.

  Дело подходило к новому году, похоже, «потом» наступало, становилось видно – Карима не справляется. Сидела до часу ночи с уроками, зубрила, решала, все выходные проводила за учебниками, и всё время что-то не успевала, не понимала, не доделывала. Засидится на робототехнике – не успевает выучить физику. Вызубрит физику – провалит самостоятельную по профильной математике. А ещё сочинения по литературе, каждую неделю сочинение! Хоть плачь! Замкнутый круг.

  Учёба никогда не давалась Кариме легко, она была усидчивой и усердной, но не особо сообразительной. Наверное, Игорь Эдуардович не согласился бы с Каримой, как и директор лицея, но сама девушка знала цену всем своим пятёркам, сейчас она была особенно высока.

  Карима легче бы справилась с занятиями и уроками, даже с подготовкой к областным соревнованиям по робототехнике, если бы дома было спокойно. А дома было ничуть не лучше, чем в школе. Даже здесь, где девушка знала каждый уголок, она не могла расслабиться. Кариме казалось – что-то происходит, высасывает кислород. Порой она буквально задыхалась от повисшей зловещей тишины и давящей атмосферы.

Поначалу, когда Дамир только уехал, оставив в их доме Элю, ставшую женой брата так быстро, что казалось неприличным, всё шло почти нормально. Новоиспечённая родственница была безрукой, ничего не умела делать. Ни готовить, ни убираться, картошку – и ту чистила неаккуратно, всё время пересаливала или недосаливала. Начнёт убираться после обеда – только грязь развезёт.

  Карима недоумевала – как так можно? Несколько раз не выдерживала, фыркала, потом приходилось извиняться. Мама строго-настрого запретила ругать жену брата, одёргивать её… Говорила, она не виновата, что росла как беспризорница, сейчас её волновать ни в коем случае нельзя, Эля и так расстроена из-за отъезда Дамира.

  Карима старалась изо всех сил, только каждый раз, видя, как невестка кособоко нарезает овощи или загружает в стиральную машину цветное бельё вместе с белым, не могла сдержаться – фырчала. И снова шла извиняться, а потом выслушивала от мамы нравоучения, будто это она - то в стиралку порошок для ручной стирки насыплет, то махровые полотенца постирает без кондиционера.

  И всё-таки тогда было лучше, намного лучше – пофырчит Карима, вздохнёт мама, прищёлкнет языком эби, Эля взвизгнет своё: «Блин, да блин же!», и снова дома всё спокойно. Скандалят до драк Алсу с Назаром, сопливит Динар, папа допоздна сидит в кабинете – работает, мама безостановочно хлопочет по дому.

  Раньше Эля общалась с Каримой. Нельзя сказать, что они подружились, но разговаривали, смотрели фильмы, обсуждали героев и события. Несмотря на то, что невестка была какой-то глупой, не читала и половины из того, что читала Карима, не знала и знать не хотела, они не ругались и не спорили. А сейчас Эля сидит в комнате Дамира, как приклеенная, даже ест там, глаза постоянно заплаканные. Карима вовсе не пылала желанием дружить с женой брата, не велика честь, если та отворачивается, но нельзя же так. В одном доме живут. Одна семья, получается. А она ходит, как недружелюбное привидение, от каждого шороха подпрыгивает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

  Карима спрашивала маму, что случилось с Элей, почему она плачет, но вразумительного ответа не получила. Сколько девушка себя помнила, столько считала, что рождение ребёнка для женщины – радость. Для всех радость. Она не особо помнила беременность мамы с Алсу или Назаром, лишь смутные воспоминания, а с Динаром помнила отлично. Мама хоть и плохо себя чувствовала, всегда улыбалась. Да и папа ходил довольный, гордый, словно подвиг совершил. Он тогда даже завтраки всей семье готовил, потому что маме по утрам нехорошо было. А Эля… выходит не такая и радость для неё ребёнок Дамира. Или права эби, говоря «не ко времени» о беременности жены внука?

  С Каримой никто этот вопрос обсуждать не станет, ни мама, ни эби, ни тем более Эля или отец. Он-то наверняка знает, что стряслось. Но находиться дома становилось всё тяжелее и тяжелее. Кариму угнетало состояние Эли, тяжёлые вздохи мамы, смурной взгляд отца. Хотела бы она не думать об этом, не замечать, а замечалось и думалось… Ещё элективы, сочинения по литературе. Каждую неделю! Из них что, Толстых пытаются сделать?

  Прошелестела калитка. Карима подняла взгляд, всё это время она сидела на замёрзших верёвочных качелях у широкого крыльца дома. В этом году они так и остались на зиму, качались на толстой ветке кряжистого дерева, скрипя на морозе креплениями. Она не заметила, как остановилась машина у дома, будто выпала из реальности. Мама наверняка выглядывала в окно и решила оставить дочь посидеть в одиночестве, раз не вышла на крыльцо, и никто не звонит, не ищет её.

  По дорожке, скрипя снегом, шёл Равиль. Карима вздохнула. В последнее время она почти не видела мужчину. Поначалу, после свадьбы друга и его отъезда, он появлялся в их доме, оставался наедине с Каримой. Очень условно, мама и эби шныряли мимо зала, следя, чтобы он не позволил себе лишнего, или, что было бы и вовсе возмутительно – Карима.

  Равиль ничего себе не позволял, даже не приближался ближе метра, если обстоятельства не требовали обратного, максимум – брал за руку. Кариму поначалу это злило. Выходит, Равиль ухаживает за ней, а ведёт себя, как с малышкой Алсу. Нет, что-то изменилось, воздух между ними стал другим, пронизанным сотнями несказанных обещаний, но внешне это никак не проявлялось. А ведь Карима принаряжалась к приходу Равиля, мог бы и… А потом ей надоело ждать у моря погоды, навалилась учёба. Она стала появляться перед мужчиной в своей обычной, домашней одежде, совсем без макияжа, а то и лохматая. Мама осуждающе качала головой, эби улыбалась, а Кариме было всё равно.

  Какая разница? Она всё придумала про себя и Равиля. Он заступился и немного поддержал, вот и всё. Некогда рассиживаться и расшаркиваться, физика с информатикой важнее. Говорят, в шестнадцать лет у девушек все мысли о мужчинах, о любви. А у Каримы нет подобных мыслей, ей бы с поразрядной конъюнкцией неотрицательных целых чисел разобраться… И мама грустная, и папа злой, и Эля плачет целыми днями, и эби вздыхает… Нет, не до Равиля было девушке. Вот совсем!