– Негры?! – по своему услышал мой собеседник.

Тут до меня и дошло: а казачок-то засланный!

С новым интересом осмотрела я юношу и убедилась, что его замшевая куртка мне знакома. Галопировал ведь кто-то резвый в такой вот замшевой куртке по моему именьицу, пока авоськой по маковке не схлопотал!

– Так вот какой ты, северный олень! – протянул мой здравый смысл.

– Голова не болит? – участливо спросила я Гадкого Робина.

– Нет… Не очень. А что?

– А то! Не совался бы ты, парень, к белому домику с зелеными ставнями. Там не…

– Негры?!

– Нечистая сила! – толерантно подобрала я практически синоним. – Не лезь туда, понял? Там люди пропадают!

Я сделала страшные глаза и, вполне довольная произведенным эффектом – Робин окаменел, пошла себе дальше.

– Люди пропадают? – проводив округлившимися глазами разговорчивую местную дурочку, повторил младший Писарчук. – Люди?!

Сомнительность начинки «левой» выпечки вплотную приблизилась к криминальному пределу.

Но и на этот случай умный юноша знал нужный телефон.

– Отличная мысль была – прогуляться на свежем воздухе! – сам себя похвалил мой здравый смысл. – Смотри, ты только вышла – а уже выяснила, кем был тот, второй, тип, оглушенный авоськой: безобидным дурачком! Можно хотя бы по этому поводу не переживать.

Вообще-то я и не переживала. Я, если честно, про второго типа, пришибленного фаршированной баллоном авоськой, забыла сразу же, как только он сбежал.

– Не зря же говорится: с глаз долой – из сердца вон, – поддакнул мой здравый смысл.

Эта его реплика вернула меня к мыслям о Вадике, которого я торжественно вынесла из сердца вон вперед ногами сразу после нашего расставания, за что теперь меня грызла мазохистка-совесть. По ее мнению, это я подвергла Вадика смертельной опасности, дезертировав с любовного фронта, так как на освободившееся место проверенной боевой подруги внедрилась какая-то гнусная дрянь с мечом наперевес.

– Не зря же говорится: мы в ответе за тех, кого приручили! – солидаризировался с совестью (редкий случай!) мой здравый смысл.

– А еще совсем не зря и очень даже часто говорится: идите лесом! – сердито сказала я им с совестью. – Я не могу нести пожизненную ответственность за каждого брошенного мною мужика! За меня такую ответственность никто не несет!

– Так тебя никто и не бросал! – напомнили эти двое.

– Да? А мать родная?!

Тут этим крыть было нечем, и они умолкли, так что хотя бы часть пути я проделала в благословенной тишине.

Уже на мосту до меня дошло, что я не знаю, куда, собственно, решительно направляюсь.

– Как – куда? Только вперед! – бодро провозгласил мой природный авантюризм, и я испытала мимолетную благодарность к нему за то, что вариант «головой вниз с моста в реку» даже в сложившейся непростой ситуации не рассматривается.

Однако сразу за мостом мой здравый смысл попросил уточнить направление «вперед» с учетом множества возможностей, предоставляемых общественным транспортом.

Авантюризм на это требование конкретики высокомерно ответил песенной строчкой «Мой адрес не дом и не улица!».

Кто бы спорил! Я давно знала, в каком конкретно месте организма прописан мой авантюризм, но, как воспитанная девушка, не озвучивала это неприличное слово лишний раз.

– Давайте хотя бы на этот раз не туда? – робко попросила совесть.

И тут я очень вовремя вспомнила, что у меня ведь есть и другой точный адрес: улица Советская, дом тридцать, квартира восемь – место жительства Ираиды Агафоновны Фунтиковой.

Мне было как-то все равно, куда двигаться, лишь бы на месте не стоять. Здравый смысл, авантюризм и совесть с предложенным маршрутом на редкость дружно согласились, и я резво потопала к Ираиде, по пути заскочив в магазин за гостинцем.

Лучшая бабулина подруга была сладкоежкой и пуще всех деликатесов любила ириски. Такой скромный дар я вполне могла себе позволить, так что явилась в гости не с пустыми руками. В сумку, выданную мне во временное пользование Караваевым, поместилось два килограмма конфет – я решила быть щедрой.

Тридцатый номер по улице Советской оказался двухэтажным зданием в помпезном сталинском стиле. С учетом расположения в старом центре, когда-то это было весьма респектабельное жилье, однако ныне лепнина на карнизах местами осыпалась, водосточные трубы ревматически искривились, а кованый заборчик на кирпичном основании опасно накренился, грозя прихлопнуть дремлющих под ним врастяжку кошек, что их ничуть не волновало. На стене под слоем побелки угадывалась доисторическая табличка «Дом образцового содержания». Взглянув на сей печальный анахронизм, я хмыкнула. На мой взгляд, в данный момент состояние здания идеально описывало выражение «остатки былой роскоши».

Впрочем, в одном из окон ярким праздничным пятном алел баннер с надписью «Продам!!!». Три восклицательных знака ясно давали понять потенциальным покупателям, что торг будет не только уместен, но и наверняка результативен.

Перешагнув через полосатую кошку, невозмутимо возлежащую у порога меховым ковриком, я вошла в единственный подъезд и по вытертым ступеням каменной лестницы поднялась на второй этаж, пытливо рассматривая двери на предмет обнаружения восьмого номера.

На лестнице было темновато. Отдельные лучи, проникающие сквозь вековой немытости подъездное окно, на манер театральных софитов акцентировали красиво – балетными толпами – плящущие в воздухе пылинки и увлекали случайного зрителя в моем лице в дивный мир искусства вместо того, чтобы честно освещать реальность, данную мне в ощущениях.

А ведь ощущение, которое испытываешь, лоб в лоб столкнувшись с выплывающим из мрака шкафом, заурядным не назовешь!

Массив резного дерева надвинулся на меня, как бригантина на утлый челн.

– Стоп машина! Полный назад! – в подходящих морских терминах рявкнул мне в душу здравый смысл.

– Ледяной горою айсберг! Из тумана выплывает! – художественно вывел мой природный авантюризм.

Под аккомпанемент его пения я отпрянула, задним ходом сдала на межэтажную площадку и втиснулась в ее дальний угол, прикидывая, не уступить ли приближающемуся шкафу весь фарватер.

Не хотелось испортить антикварную мебель несуразной аппликацией моего раздавленного тельца.

Шкаф был красивый – темный, лаковый, резной, весь в затейливых деревянных финтифлюшках. На повороте он тускло блеснул стеклом и бронзой, после чего волшебство закончилось, развеянное матерным заклинанием:

– Твою-мою, куда прешь, дура баба! – грянул голос свыше.

К счастью, я не сразу поняла, что дура баба – это я. Меня отвлек таинственный скрип, с которым из недр благородного шкафа медленно и величаво, но с явным намерением пошло грохнуться на ступеньки, выехал длинный ящичек. Я вовремя подскочила, подхватила ящичек уже на лету и была вознаграждена за это повышением оценки: