все сначала. Поставленный перед фактом пораженный Некрасов несколько раз просил ее вернуться, но в такой форме, что она вынуждена была отказаться.

Денежные дела урегулировались не сразу, поэтому общение бывших любовников в какой-то форме поддерживалось.

В ее квартире поэт поселил Селин. Актриса обладала приятным характером, никогда ничем ему не докучала и развлекала шутками, забавляя своим неправильным русским языком; играла на рояле, пела арии из опереток, шансонетки – все, что нравилось Некрасову. У них сложились замечательные отношения, француженка умела развеять его часто мрачное настроение. При нем надевала она преимущественно те платья, которые нравились любовнику, оба – из великолепного атласа. Одно цвета мarron (каштанового), другое – lauinon (лососевого). Со временем она настолько хорошо выучила русский язык, что могла поддерживать разговор. Опубликованы ее письма, которые свидетельствуют об умении выражать мысли и чувства на чужом языке. Кстати, никаких особенных чувств к Некрасову она не питала.

В письме к своей сестре Некрасов так описывает ее характер: «Лисенок, которого мы поймали в Карабихе, с каждым днем становится все больше похож на Селину. Так же ласков, долговяз и не без хитрости».

Прожив три года в России, Селин стала скучать по Парижу. Климат Петербурга нехорошо сказывался на ее здоровье. Целью женщины было заработать капитал, хотя бы и небольшой, и вернуться на родину, где у нее был сын. Она всегда говорила, что иметь про запас деньги – это и есть свобода. Кроме денег, она накопила множество дорогих богатых вещей: целые куски шелковых материй, меха, серебро.

В Париже открылась Всемирная выставка. Некрасов отправился туда вместе с Селин. Герцен в письме к Огареву передавал слухи: «Некрасов был здесь несколько месяцев назад – он бросал деньги, как следует разбогатевшему сукину сыну; возил с собой фаворитку (Панаеву он, говорят, оставил), сестру, брата и пр. В месяц здесь ухлопал до 5 тыс. франков».

В Россию Селин не вернулась, но с Некрасовым они расстались по-доброму, друзьями: поддерживали переписку, причем она писала ему по-русски.

Большим ударом для Некрасова – собаки на сене – стало известие, что Авдотья Панаева сошлась с секретарем «Современника» Аполлоном Головачевым (1831–1877), молодым человеком из хорошей дворянской семьи. Еще в детстве он получил разносторонние знания. Оба его старших брата, под несомненным влиянием которых он находился, были людьми творческими. Григорий, поэт и журналист, редактировал журнал «Детское чтение»; Виктор занимался морской историей, Адриан увлекался зоологией. Аполлон учился в Казанском университете, во время Крымской войны ополченцем принимал участие в обороне Севастополя. Получив определенный жизненный опыт, в 1860 году начал журналистскую деятельность.

По воспоминаниям современников Головачев – черный, с красноватым лицом, несколько лысоватый уже и с окладистой бородой. Его знакомая так описала его: это «был некрасивый молодой человек, лет тридцати двух, с крайне добродушным выражением лица. Он вполне представлял собою широкую, размашистую русскую натуру. Когда-то он был весьма богатым помещиком, но уже к тридцати годам проел и проиграл в карты свое состояние. Он пробовал где-то служить, но по природной лени не ужился на службе и поступил в секретари «Современника» благодаря Салтыкову, знавшему его по Тверской губернии, в которой у него было прежде имение. Очень умный и начитанный, он писал иногда весьма дельные библиографические заметки». Обладая бойким пером и широким кругозором, молодой литератор печатался во многих разнонаправленных изданиях, имел широкий круг знакомств. Работая секретарем «Современника», он хорошо знал Авдотью Яковлевну и, вероятно симпатизировал ей. Может быть, даже имело место романтическое увлечение, но, как жена одного редактора и возлюбленная другого, она была недоступна.

В редакции он сошелся со Слепцовым, своим дальним родственником. «Дворянин и красавец, Василий Алексеевич Слепцов (1836–1878) обладал необыкновенной привлекательностью для противоположного пола». Но и большинство мужчин попадали под обаяние его личности и интеллекта.

В 1862 году Слепцов начал сотрудничать в «Современнике». Первое его произведение было «Письма об Осташкове». Затем увидели свет несколько его рассказов: «Питомка», «Казаки», «Постоялый двор», «Сцены в больнице» и, кроме того, маленькие статейки в «Петербургской хронике». По началу литературной деятельности Слепцова можно было ждать, что он будет плодовитым писателем. С каждым новым рассказом Слепцов приобретал расположение читающей публики и быстро занял видное положение между молодыми литераторами.

В.А. Слепцов. Гравюра XIX в.

Под влиянием романа «Что делать?» Чернышевского Слепцов увлекся практическим решением «женского вопроса» и создал коммуну – своего рода общежитие, где поселился сам вместе с несколькими своими знакомыми обоего пола, разделявшими его идеи. Знаменская коммуна Слепцова стала первым в России примером совместного проживания под одной крышей мужчин и женщин, не связанных между собой узами родства или брака.

Головачев вместе со Слепцовым загорелся этой идеей. Чуждый всякой мелочности, привыкший швырять деньгами, он не задумывался над тем, ему ли платить за других или другим за него, и поэтому приятели сразу поладили. В 1863 году Аполлон вступил в так называемую слепцовскую коммуну.

Коммуна представляла собой снятую Слепцовым на улице Знаменской в доме Бекмана большую квартиру (из 11 комнат), где каждый из жильцов имел отдельное помещение, а одна большая комната оставлена была общей. Для ведения хозяйства наняли «общую» прислугу. По замыслу Слепцова, жизнь в коммуне должна была быть организована на социалистических началах. Однако никто из проживавших в коммуне «эмансипированных» женщин не желал взваливать на себя бремя заведования общим хозяйством; эту роль по необходимости пришлось взять на себя самому Слепцову.

Его враги, стремившиеся всякими способами скомпрометировать коммуну, то распространяли слухи о «донжуанстве» писателя, об аристократических привычках его, о распрях внутри коммуны, то утверждали, подобно Лескову, не решившемуся повторить сплетни о безнравственности «коммунаров», что в коммуне непроходимая скука («скука страшная», «скука нестерпимая», – гипнотизировал Лесков читателя), в ней будто бы вовсе нет трудовой атмосферы, а только удобства, недоступные простому человеку, отсутствуют общие интересы.

Надо полагать, что не из барской привычки к роскоши основательно устраивал Слепцов общую квартиру. Не в условиях же петербургских трущоб и мансард, в самом деле, следовало доказывать преимущество нового быта. Кроме того, должно было ответить и тем, кто не признавал у «Базаровых» эстетического чутья, чувства изящного.

Из донесений в III Отделение видно, что на развивающих вечерах с чтением своих произведений выступали известные литераторы: Некрасов («Мороз, Красный нос»), Тургенев («Призраки»), Салтыков-Щедрин («Прощаюсь, ангел мой, с тобой…»), Н. Курочкин («Сатиры и песни. По мотивам итальянского поэта Джусти») и другие. Посещала коммуну и Панаева.

Н.В. Успенский приводил такую причину распада коммуны: «Левитов уверял меня, что в этом «рае Магомета» между гуриями, которые все поголовно пылали неукротимой страстью к красивому литератору, возникли такие конфликты, которые грозили превратиться в рукопашные схватки и даже побоища… Со своей стороны я мало придаю вероятия такому сообщению».

Мать