ее тело билось в конвульсиях; это был протяжный, мунковский крик, самое ужасное, что я когда-либо слышала.

Я выскочила из постели и встала у стены, закрыв уши руками.

– Перестань! – крикнула я, но она не останавливалась. – Мама, замолчи! – Ее нечеловеческий крик наверняка проник во все уголки дома, и я понимала, что кто-то уже идет сюда. Мне хотелось броситься к двери и закрыть ее на замок, чтобы защитить маму, но я не успела – дверь распахнулась, и на пороге появился отец, одетый в коричневый костюм. Он схватил меня за руку и повел к двери, где уже стояла Розалинда – тоже одетая, с завивкой и макияжем. Она взяла мою руку, словно приняв эстафетную палочку от отца. Дверь за мной закрылась, приглушив крики, и Розалинда сказала:

– Пойдем, Айрис. Все кончено.

6

С нами поселилась новая медсестра. Работая под надзором доктора Грина, она лучше справлялась с задачей держать Белинду под действием веронала столько, сколько потребуется. Теперь Белинда крепко спала всю ночь до самого утра. Она больше не ждала Эстер, не страдала от визитов чэпеловских жертв и не кричала. Отец сказал, что пора избавить ее от кошмаров – так он называл ее видения. Он считал, что ей лучше погрузиться в состояние наркотического транса, забыться, оказаться там, куда не проникают даже сны.

В течение дня, за исключением случаев, когда это было крайне необходимо, снотворного ей не давали, но у лекарств был продолжительный эффект, поэтому периоды ясного сознания у Белинды были очень короткими – да и нельзя сказать, что в это время она становилась прежней. Она сама словно стала призраком нашего дома, находясь здесь и не здесь одновременно.

Медсестре выделили комнату на третьем этаже, рядом со спальней Доуви, и она присматривала за Белиндой, когда та не спала, а в это время Розалинда присматривала за мной. Мне больше не разрешали ходить на могилу Эстер, а ночью я не должна была закрывать дверь в спальню – Розалинда иногда проверяла, сплю ли я в своей кровати. Все взрослые моей семьи каким-то образом узнали о том, что я бодрствовала целыми ночами, засыпала на уроках и секретничала с Белиндой.

Розалинда сдала экзамен на вождение (то, с какой попытки это было сделано, не внушало особого доверия к ее водительским навыкам) и теперь иногда возила нас развлекаться. Мы посетили тыквенную ярмарку, посмотрели американский футбол в Йеле и один раз ездили собирать яблоки. Постепенно мы отходили от лихорадочного сна, в который я погрузилась под воздействием Белинды, и, хотя в разговоре никто не возвращался к случившемуся, я знала, что они все прекрасно помнят.

Однажды после школы Розалинда, несмотря на холодную погоду и к большой радости Зили, повезла нас в кафе-мороженое. Оставив сестер там, Розалинда вышла со мной на улицу, и через пару минут мы уже были у входа в офис доктора Грина.

– Я же не болею! – сказала я, но Розалинда уже открывала дверь, приглашая меня войти.

– Это займет лишь несколько минут, – сказала она, а когда я не сдвинулась с места, добавила: – Это папа тебя записал, так что лучше тебе пойти – вряд ли он обрадуется, если ты откажешься.

Секретарша доктора Грина провела меня в его кабинет и вышла, а Розалинда осталась ждать в приемной.

В кабинете стоял полумрак: стены были обиты деревянными панелями, а маленькое окошко не пропускало достаточно света, из-за чего здесь приходилось включать свет даже днем. Когда я вошла, доктор Грин поднялся из-за стола и указал мне на стоявший напротив стул. На его письменном столе громоздились книги и бумаги, а рядом с телефоном, на квадратике восковой бумаги, лежал недоеденный бутерброд с говядиной.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, и мне тут же вспомнилось, как в день смерти Эстер он сжал плечо Мэтью и сказал: «У меня три дочери. Это хрупкие создания».

– Нормально, – угрюмо пробормотала я.

– Это хорошо, – сказал он, слегка откинувшись в кресле и сложив пальцы домиком.

– Зачем я здесь?

– Твой отец попросил меня поговорить с тобой. Он беспокоится о том, что ты находишься под сильным влиянием мамы. Насколько я понимаю, твои сестры давно ее игнорируют, а ты – нет. Все волнуются за тебя – уж не веришь ли ты сама в эти сказки про призраков?

– Я даже не знаю, – сказала я, отказываясь склоняться в ту или иную сторону. – Ведь мама оказалась права насчет того, что случилось с Эстер. Не понимаю, почему ее никто никогда не слушает.

Доктор Грин пристально посмотрел на меня, и взгляд его словно бы говорил: «Так вот, значит, как это будет». Он опустил взгляд на недоеденный бутерброд, видимо понимая, что вернется к нему не так быстро, как надеялся.

– Ты считаешь, что твоя мать – надежный источник информации?

– Эстер мертва. Мама это предсказала.

Он подался вперед, положив локти на стол. Его лицо исказилось.

– Ничего она не предсказывала. Ты должна понять, что твоя мать – больная женщина. У нее с головой не все в порядке.

– Но она же предупреждала…

– Мисс Чэпел, как мы обычно поступаем с заболевшими людьми?

Меня бесило, что он говорит со мной как с ребенком.

– Даем им лекарства.

– Правильно. Если у пациента инфекция, я назначаю пенициллин. Болезнь твоей мамы нельзя вылечить лекарствами, но я могу сделать так, чтобы ей было комфортно. Чтобы она не страдала. Я стал врачом, чтобы избавлять людей от страданий, понимаешь? Она больше не боится. Ей больше не нужно беспокоиться о том, что твоя сестра бродит по вашим коридорам и ищет ее.

– Она не об этом беспокоилась. Она хотела, чтобы Эстер навестила нас. Чтобы…

– Перестань. Призраков не существует. Я врач, и я много раз видел, как умирают люди, а когда служил в армии, неоднократно делал вскрытие. Ты знаешь, что это?

– Да.

– Когда люди умирают, их больше нет. Они отправляются на небеса и выполняют Божью волю. Они не остаются здесь, в Беллфлауэр-виллидж, разгуливая в домах по ночам и пугая всех до смерти. Они уходят в другое место, туда, где им будет хорошо и куда мы все однажды отправимся. Ты меня понимаешь? Потому что если нет…

– Понимаю, – сказала я, не желая слышать окончания этого предложения. Я не хотела знать, какая судьба меня ждет, если я продолжу упорствовать.

Он выпрямился, оценивая меня пристальным взглядом врача, будто сомневаясь, верить мне или нет. Я слишком быстро сдала свои позиции, и за это мне было стыдно, но я не хотела, чтобы меня накачали лекарствами или заперли в «Ферн-холлоу», как когда-то Белинду. Спорить с ним, как бы сильно он ни заблуждался и как бы люто я его ни ненавидела, означало усугубить мое и без того шаткое положение.

– Я понимаю, – повторила я, чтобы он точно услышал.

– Хорошо. – Он посмотрел на бутерброд. – Если тебя что-то будет волновать, ты всегда можешь прийти ко мне и поговорить. Договорились?

– Да.

Он встал и обошел стол.

– Вот и молодец, – сказал он, похлопав меня по спине. Отпустив меня в приемную, он закрыл за собой дверь; наверное, спустя минуту он уже ел свой бутерброд и докладывал моему отцу о нашей беседе; ох уж это изменчивое, как прогноз погоды, душевное состояние чэпеловских женщин.

– Все в порядке? – спросила Розалинда, глядя на меня поверх свежего выпуска журнала «Гламур». Я улыбнулась и кивнула, делая то, что от меня ожидалось. Розалинде я больше не доверяла.

– Отлично, – сказала она, и мы вышли на улицу. По дороге в кафе-мороженое она сказала:

– Надеюсь, ты усвоила урок.

– Какой урок?

– Наша мать безумна, и ты рискуешь пойти по ее стопам, если не будешь осторожна.

Не оборачиваясь на меня, Розалинда вошла в кафе, а я помедлила у двери, ужаленная ее словами. Через стекло я видела Зили – она сидела за столом с Дафни и Каллой и выуживала ложкой мороженое из огромного бокала, смеясь над чем-то, что сказала Дафни. Впервые за долгое время она выглядела счастливой.

Розалинда

1951

1

В конце октября 1950 года компания «Парамаунт пикчерз» выпустила фильм «Чэпел-70: винтовка, покорившая Запад» с участием Джеймса Стюарта