и Джанет Ли. В нем рассказывалось о легендарной магазинной винтовке «Чэпел файрармз», производившейся с 1870 года и сыгравшей большую роль в геноциде американских индейцев в последние годы так называемого освоения американского Запада.

Несколько других производителей оружия в Коннектикуте – «Винчестер» и «Кольт» – настаивали на том, что покорение Запада было бы невозможным без их оружия – в частности «Винчестера-73» и «Кольтписмейкера», но винтовке «Чэпел-70» была отведена основная роль. Мой отец был очень горд тем, что его продукцию отметил Голливуд, поэтому в дни премьеры арендовал кинотеатр «Беллфлауэр-синема» на целую неделю. Всем работникам завода Чэпела разрешили выбрать день и посмотреть кино в рабочее время, а жители городка и руководители подразделений компании были приглашены на вечерние сеансы. Входные билеты, буфет – все было бесплатным; для моего отца – человека, обычно отличавшегося бережливостью и старавшегося не привлекать лишнего внимания к себе и своей семье, – это был широкий жест.

Со дня смерти Эстер прошло всего четыре месяца, и мы с сестрами восприняли новость о голливудском фильме, восхваляющем нашу фамилию, с умеренным восторгом, однако перспектива пойти на премьеру нас все же обрадовала. В день премьеры мы должны были приветствовать старших руководителей компании «Чэпел файрармз», прибывавших в кинотеатр с семьями. Белинда, к счастью, осталась дома – от фильма, прославляющего фамильное оружие, у нее точно случился бы разрыв сердца.

Приехав на премьеру без жены, наш отец нуждался в нашей поддержке. Своим присутствием мы должны были продемонстрировать, что он состоявшийся человек, ведущий полноценную и полную любви семейную жизнь. По настоянию Каллы мы надели черные платья, купленные в универмаге Гринвича за день до этого. Поборница викторианской морали, Калла убедила нас, что появляться в ярких платьях на общественном мероприятии спустя лишь несколько месяцев после смерти Эстер – неприлично. Стараниями Каллы мы должны были явить миру картину единения в скорби, но в результате вышло так, что в своих черных платьях и туфлях мы смотрелись гламурно.

Именно то, как выглядела Розалинда – черное платье до колен, ниточка жемчуга на шее, нежная розовая помада на губах, – и привлекло к ней внимание мужчины, за которого пять месяцев спустя она выйдет замуж.

Питер Толлсо больше двадцати лет работал с моим отцом – он был первым вице-президентом одного из управлений «Чэпел файрармз». На премьере его сопровождала жена Адель, которая пригласила своего кузена. Я приметила его еще до того, как он был нам представлен, – в фойе «Беллфлауэр-синема» он возвышался над всей толпой. Даже босиком и без головного убора он был бы выше всех, но в тот вечер он щеголял в ковбойских сапогах и шляпе, а потому не заметить его было невозможно.

В фойе собрался весь цвет отцовской компании – руководители управлений с женами и детьми. Ожидая начала сеанса, они беседовали друг с другом; взрослые потягивали вино, дети – кока-колу. Мужчина в ковбойской шляпе медленно продвигался от входных дверей в глубь фойе, но поскольку наша компания стояла у дальней стены – мы с Зили заняли наблюдательную позицию на ступеньках, ведущих на балкон, – до нас он добрался лишь спустя какое-то время. Находясь на некотором возвышении, я видела, как его шляпа движется сквозь толпу, будто акулий плавник, и вот наконец он, в сопровождении Питера и Адель, оказался прямо перед нами.

– Позвольте представить: Родерик Уайтли, мой кузен, – сказала Адель. Ее лицо, обрамленное гладким каре светлых волос, походило на карту изящных тонких линий. – Он из Техаса.

– Но я родился в Коннектикуте, Адель, почему ты все время об этом забываешь? – тепло отозвался Родерик, пожимая руку моему отцу. Родерик не был красавцем, однако он сразу производил сильное впечатление: его полные губы были приоткрыты, а два передних зуба были крупнее остальных, и, хотя они не слишком выдавались вперед, я все равно невольно вспомнила Багза Банни. Весь он словно бы состоял из выпуклостей: защитного цвета брюки плотно обтягивали его округлые бедра и икры, а темно-коричневый блейзер эффектно облегал плечи и бицепсы. На нем был галстук-боло (хотя я тогда еще не знала, что он называется именно так), который больше походил на подвеску: серебряный медальон в форме буйвола на коричневом шнурке. Мне было интересно, всегда ли он так одевался – или выбрал костюм под тематику вечера. Собравшаяся в фойе публика смотрела на него как на актера, приглашенного рекламировать фильм.

– Для меня большая честь познакомиться с вами, сэр, – сказал Родерик отцу, и мы с Зили переглянулись, понимая, что произойдет дальше – это происходило каждый раз, когда молодой человек, прошедший войну, знакомился с нашим отцом. Таких рассказов мы слышали бесчисленное множество: о битвах на самых разных территориях, от европейского побережья до японских лесов. Для нас с Зили это были своего рода сказочные истории – винтовка Чэпела олицетворяла дракона, уничтожавшего врага в дальних странах. Все эти молодые люди говорили о том, как держали винтовку в своих огрубевших руках, день за днем, месяц за месяцем, год за годом, и что оружие было единственной преградой между ними и смертью, и что познакомиться с человеком, который производил его, все равно что встретиться с ангелом-хранителем или даже Богом. Родерик не был исключением.

– 82-я воздушно-десантная дивизия, Форт-Брэгг, – сказал он сразу, словно отчитываясь. – Вашу винтовку я не выпускал из рук, она была для меня сродни четкам: я молился, держа ее в руках, обедал, положив ее на колени, и убил из нее нескольких итальянцев. Он повернулся к нам с сестрами: – Прошу прощения, дамы, но такова война.

Мой отец, пользуясь этой паузой, повернулся, чтобы представить нас Родерику, начиная с Розалинды.

– Это моя старшая дочь, – сказал он и осекся. – Это моя дочь, Розалинда.

Родерик снял шляпу и оказался брюнетом с густыми волнистыми волосами.

– Мисс Розалинда Чэпел, – сказал Родерик, взяв ее ладонь в свою руку и покачав головой – этот жест можно было расценить как изумление. – Никак не приду в себя. Еще одна представительница семьи Чэпел, и какая красавица! – Он улыбнулся ей, обнажив гигантского размера зубы.

Свободной рукой Розалинда взбила прическу. Мужчины, разговаривавшие с отцом, были для нее на одно лицо, как солдатики на полке; рассказ Родерика ничем не отличался от других историй, и вполне вероятно, что Розалинда вообще не замечала Родерика, пока тот не взял ее руку в свою.

– Ваш кузен очарователен, – обратилась она к Адель.

– О, не правда ли? – ответила Адель. – Иногда даже слишком для него, – добавила она, подталкивая его вперед, чтобы он представился остальным сестрам. Родерик поздоровался с Каллой и Дафни, быстро пожав их руки, а потом со мной и Зили.

– Доброго денечка, девочки, – сказал он нам в ответ на наше приветственное помахивание со ступенек. Я подумала – это он серьезно? И кто вообще так разговаривает?

– Надеюсь, вы не обидитесь на меня за мои слова, мисс Чэпел, – сказал Родерик, возвращаясь к Розалин-де, – но ваш отец оказывает нашей стране плохую услугу, снимая в рекламе солдат и ковбоев, хотя мог бы обратиться к таким изумительным девушкам, как вы и ваши сестры. Убежден, что, если бы в рекламе снимались вы, винтовки моментально разлетелись бы с полок магазинов.

Розалинда просияла: она обожала быть объектом обожания.

– Вы слишком добры, – сказала она, с улыбкой обернувшись к Калле и Дафни – те всем своим видом демонстрировали крайнюю скуку. Чары Родерика, какими бы они ни были, на них явно не действовали. Розалинда дотронулась до своего жемчужного ожерелья и принялась накручивать его на пальцы, сверкая ярко-красными ногтями. Они с Родериком неприлично долго разглядывали друг друга, и все это в присутствии отца, который пытался перейти к следующей группе людей, желавших поприветствовать его. Заметив это, Адель и Питер увели Родерика к бару, чтобы взять вина.

С того вечера для Розалинды начался обратный отсчет. Она говорила, что теперь пришел ее черед: она будет следующей, кто выйдет замуж, а значит, следующей, кто умрет. Вскоре станет очевидно, что для сестер Чэпел эти события означают практически одно и то же.

2

Фильм был ужасен – его даже близко нельзя было сравнить с картиной «Хватай свою пушку, Энни!», в которой Энни Оукли хотя бы пела и танцевала.