— Уайет, я тебе так благодарна.

Он с улыбкой взглянул на нее.

— Это я должен тебя благодарить.

— Я благодарю тебя за все, что ты для меня сделал. Я… — ей было трудно выразить чувство, которое ее переполняло. Может быть, место было неподходящее. — У нас на завтрашний вечер что-нибудь назначено?

— Коктейли в школе Американского балета, потом ужин с Мими и Джеком.

— А нельзя отвертеться?

Он с тревогой посмотрел на нее.

— Я бы не хотел. Ты теперь член комитета, это будет неправильно. А что случилось?

— Я… ну… — Люси вдруг охватила робость. — Мне бы хотелось пригласить тебя на ужин. Ты постоянно приглашаешь меня. Могу я сделать хоть такую малость?

— Ты умеешь готовить?

— Конечно, умею.

Готовить она не умела, ну да ладно, не боги горшки обжигают.

— Что ж, отлично, — Уайет был растроган. — Только давай не завтра, а на следующей неделе, что скажешь? Например, во вторник? День рождения Говарда Голта будет уже позади.

— Прекрасно. Только будь голодным.

— Итак, свидание назначено, — сказал он. И как же неудачно сказал! При слове “свидание” и Уайет, и Люси сразу же подняли глаза на экран и до самого конца фильма не произнесли ни слова.

— То есть как это — ты ей ничего не рассказал? — Трип тщательно прицелился своей клюшкой “Кэллоуэй” и глянул с крыши вдаль. День сегодня выдался не по сезону теплый. Он снимал пентхаус исключительно из-за крыши, потому что здесь можно было по будням отрабатывать удар, отправляя мячи в Ист-Ривер. В просторных, с четырьмя спальнями апартаментах обитали сейчас две горничные. — Что произойдет, когда твоя книга выйдет в свет и Люси будет разоблачена как самозванка? Нельзя до бесконечности скрывать от нее то, что ты сейчас делаешь.

— Без тебя знаю, — огрызнулся Уайет. Он вынул клюшку из спортивной сумки. В последнее время он все чаще и чаще думал, что надо признаться Люси, но решиться никак не мог. Он сочинял самые разнообразные сценарии, но все объяснения могли вызвать у Люси лишь обиду и гнев, и это в лучшем случае. — Ну, не могу я рассказать ей сейчас, не могу. Это погубит научную чистоту эксперимента…

— Глупости, — возразил Трип. Он было занес клюшку, но бить не стал, а посмотрел Уайету прямо в глаза. — Будь мужчиной и признайся, что ты трусишь. Тебе нравится эта девушка. Надо было сказать ей все с самого начала, но ты не сказал, а теперь не знаешь, как признаться, что ты собираешься ее разоблачить.

— Мне? нравится? эта? девушка? — с изумлением переспросил Уайет. Ему приятно ее общество, он не станет отрицать. У них даже возникло что-то вроде дружбы благодаря бессчетным часам совместной работы над их общим проектом. Но если Трип намекает, что между ним и Люси какие-то романтические отношения…

— Пожалуйста, можешь скрывать это сколько угодно. Но не надо делать вид, будто тебе безразличны ее чувства. — И он ударил по мячу и послал его с крыши в пролив к буйку, поставленному по курсу парома. — Я же вижу, как ты на нее смотришь. Может быть, ты сам этого не понимаешь, зато все остальные давно поняли.

Уайет вдруг потерял к гольфу всякий интерес. Он надеялся отдохнуть и отвлечься, а тут на него с новой силой навалилась забота, которая не давала уснуть всю ночь. Он уложил свои клюшки и направился к двери.

— До вечера, — кинул он через плечо Трипу, который запустил очередной мяч через набережную Рузвельта.

Корнелия выхватила ребенка из кроватки и устроила у себя на руках. Ребенок был худенький, некрасивый, но Корнелия всегда считала большим преувеличением восторги по поводу очаровательности маленьких детишек — тем более этих заморышей-сирот из Румынии, — как и по поводу сексуальности туфель без пяток.

— Посмей только обслюнявить мой костюм “Валентино”, — прошептала она, сладко улыбаясь, но малявка с красным личиком отказался дать ей обещание.

— Корнелия, можно сделать несколько снимков? — спросил один из репортеров, посланных в “Гранд Отель Трайбека” освещать акцию, где члены благотворительного общества “Любовь к маленьким детям” кормят из бутылочек сирот. Поднимая на руки ребенка, оказавшегося на удивление тяжелым, Корнелия подумала, что эта благотворительная акция, с которой так носится Мими Резерфорд-Шоу (и чего ей неймется, сама вон нарожала двоих, ими бы и занималась), — наверное, самое неприятное мероприятие из всех, что проходят в Нью-Йорке. Обычно вы не встречаетесь с теми, кому оказываете помощь: например, Корнелия была членом наблюдательного совета общества “Избавим детей от рахита”, но там не было никакой необходимости целыми днями водить за ручку хромоногих детей. “Любовь к маленьким детям” совсем иное дело. Недавно созданная Мими некоммерческая организация оказывала помощь детям из малоимущих семей и сиротам с Большого Манхэттена, причем сама Мими была пламенно убеждена, что эти сиротки из Румынии, которые ожидают усыновления или удочерения, вырастут полноценными, здоровыми личностями, только если совершенно незнакомые люди вроде Корнелии будут их обнимать и покрывать поцелуями. Бр-р-р… Когда Корнелия была маленькая, ее мать проявляла материнские чувства только под прицелом камер. В нянях у нее были исключительно ледяные англичанки, которые считали высшим проявлением ласки одобрительное поглаживание по голове. Так чего же, кроме отвращения, ожидать от выросшей в привилегированной семье женщины, если ее в детстве лишили материнской нежности?

Однако Мими пригласила целый полк фотокорреспондентов к тому времени, как стала разносить коктейли, и Корнелия улыбнулась, когда ее кто-то заснял.

— Сколько нам еще тут торчать? — спросила она Фернанду, когда корреспондент отошел.

— Час? Или два? — Фернанда, судя по ее виду, никуда не торопилась. Девочка у нее на руках, пухленькая кроха, была просто прелесть и улыбалась, а младенец Корнелии куксился и кривился — наверное, таким был в детстве вечно всех поносящий Саймон Кауэлл.

— Час?! Ну уж нет, я ужинаю со своим имиджмейкером в “Ля Гренуй”. Что нам делать с этими малявками еще целый час?

— Не знаю… По-моему, мы должны им читать.

— Читать? Им? Они что, по-английски понимают?

— Считается, что это способствует языковому развитию малышей, — сказала Фернанда. Она внимательно слушала Мими, когда та объясняла им цель их прихода сюда, а Корнелия в это время говорила по своему “Блэкберри”. Положение катастрофическое: Дафна все еще не добилась приглашения для нее на завтрашнее торжество по случаю шестидесятилетия Говарда Голта, а такое событие пропустить нельзя!

— Малявка меня ненавидит, — сказала она, когда ребенок снова захныкал. — Воет, как пожарная сирена.

— Он просто испугался, здесь так шумно. И он, наверное, не привык быть на руках. Не волнуйся, он успокоится.

— До того, как я пущу себе пулю в лоб, или после?

Корнелия посадила малыша на левую руку, порылась в своей роскошной сумке “Боттега Венета”, вытащила аккуратно сложенный журнальчик о тенденциях моды и начала читать, словно это “Сказки матушки Гусыни”.