– Скоро узнаешь.

Ангел больше не произносил ни слова, но и того, что он сказал, было достаточно для притаившегося в душе уныния. Не хотелось отдаваться этому подленькому чувству, тем более считающемуся одним из самых тяжёлых человечьих грехов, но сознание очень часто оказывается непослушным. Необходимо было чем-то отвлечь себя от неприятных дум.

Никита пытался оглядеться: вокруг пещерной темени не наблюдалось, но и видимости почти никакой. Единственное, что удалось понять не без некоторого внутреннего содрогания, что островок находится внутри гигантского тайфуна, в его оке. Островок скользил по краю ока, как по волне, не задевая «стенок». Никита вспомнил, что скорость воздуха в земных тайфунах достигает трехсот километров в час. Какая же здесь скорость? Во всяком случае, если глыба коснётся края относительно спокойного ока, то… об этом не хотелось думать. Но вот смерч стал стихать. Тугие кольца воздуха опадали куда-то вниз. Скоро они исчезли совсем, и окружающее пространство мгновенно превратилось в мёртвый штиль. Ангел снял мачту, значит, приплыли. Но куда?

– На кудыкину гору, – обернулся Ангел.

Он как всегда подслушивал мысли и не преминул укусить гостя, дабы тот не расслаблялся. Стало много светлее. Свет наступал отовсюду, пока четко не определились полюса.

Огонь!

Земной! Неделимый! Тёплый! Божественный!

Потусторонний? Зеркально-ртутный? Обжигающий пустотой?

Что бы то ни было, но впереди путешественников ожидала встреча с неприрученным никем диким пламенем, которое, собственно, и дрессировке никакой не подвластно.

Два сплошных потока пламени шли навстречу друг другу. Один, рдеющий, как маков цвет, переливающийся голубым и зелёным, словно фонтан, прыснул тугими потоками снизу и пытается залить своими огненными потоками всё окружающее пространство. Или, если не залить, то хоть окропить священными маковыми каплями.

Второй, будто напитавшийся тягучей густой кровью, пролитой человечеством во все века на всех континентах земли, искрящийся жёлтыми и фиолетовыми блёсками, дождём обрушился с неба, пытаясь подмять под себя всё окружающее и даже фонтан пламени, струящийся мощными потоками снизу.

Когда потоки сошлись, островок, на котором приютились Никита с Ангелом, оказался как бы в огненном шаре, недоступном пока ещё пламенным силам. Тем более, что при возникшем единоборстве потокам живого пламени было не до посторонних явлений и прозрачных шариков, прыгающих как щепки, как мусор на тугих мышцах огненных струй.

Сфера шара была невидима, но она ощущалась. Ощущалась хотя бы потому, что выскакивающие из общего пламенного клубка протуберанцы, смахивающие на толстых, в белых, оранжевых и малиновых пятнах змей, устремляющиеся к островку, всякий раз рассыпались, растекались во все стороны, будто наткнувшись на невидимую преграду. Тогда по внешней поверхности сферы пробегали попыхивающие пламенем на теле и рассыпающие алмазные искры огненные ящерки. Как будто самые сокровенные тайны земного пламени не прятались сейчас от наблюдающих за ними случайных зрителей.

– Гляди, саламандры! – восторженно завопил Никита. – Никогда бы не поверил! Они же настоящие!

– Конечно, настоящие, – Ангел снисходительно улыбнулся уголком рта, – это только начало. Запомни, Никита-ста, ты только тогда научишься писать доходчиво и понятно, когда не сможешь или не сумеешь разучиться удивляться происходящему. Ничто не бывает случайным, даже хранительницы и берегини огня к нам пожаловали не просто так. Значит, жди гостей. Это действительно начало.

– Начало чего? – осторожно поинтересовался Никита. – У Джордано Бруно и Савонаролы пламя инквизиторского костра было тоже началом исторической памяти, а им самим это надо было?

– Видишь ли, – Ангел повернулся к Никите, сделав жест рукой в сторону буйства пламенных стихий. – Видишь ли, огонь, – такое существо или субстанция, если хочешь, которая съедает сама себя. Мы сейчас именно это и наблюдаем. Но пламя не только съедает, а тут же возрождает самоё себя. Причём, твой внутренний огонь, то есть, сакральный онгон, если никому не передашь его, сожжёт тебя изнутри. Полностью!

А коли сможешь зажечь кого-то своими пламенными искрами, разгоревшийся пожар поглотит обоих, но из пожара возродится пламя животворящее, а не разрушающее. Это одна из самых древних и истинных философий жизни. Тебе, человеку творческому, понять такое просто необходимо, если действительно хочешь сделать что-то стоящее, а не отдаваться проходным измочаленным штампам.

– Подожди, Ангел, – Никита по своей давней привычке попытался сделать уточнение. – Я не просто так интересуюсь, а именно для того, чтобы избавиться от литературного мусора. Скажи, откуда всё началось?

Возможно, гость Ангела задал вопрос не к месту и не ко времени, но этот интерес вызвал одобрение. Ангел даже удовлетворённо кивнул и решил ответить бесхитростно, по-ангельски. Ведь недаром же Творец создавал его в виде ангела, значит, и дела его всегда должны быть ангельскими. Плохими или хорошими, но только ангельскими:

– Постарайся немного абстрагироваться от собственной натуры, Никита-ста. И постарайся взглянуть на человека со стороны. Все насельники Земного Шара выглядят примерно так: человечество гораздо поучать и научать всех и каждого! Даже Всевышнего. Ты, мол, Господь, не делай вот этого, а делай то. Так лучше будет. Не веришь? Спроси у меня же: не совру. И начало падения человека началось оттуда. Каждый из вас ищет свободные уши, ищет, кого можно научить и заставить кого-то поступить так, а не иначе!

Представь, что Вседержитель, разыскивая Адама и Еву в кущах Эдема, наткнулся на них в кустах. Его дети прятались там, потому что уже умудрились овладеть знанием добра и зла. Но, как ни странно, оба предложили Творцу отведать шашлык, приготовленный из мяса Змея, угостившего их яблоком раздора.

– Что натворили вы, скверные и непослушные? – вопросил Единый.

– Ничего особенного, – ответила Ева. – Ты, Отец, сам сказал, мол, плодитесь и размножайтесь, Вот и стараемся мы познать непознанное: власть воды и огня, страсти и отчаянья, интуиции и разума. Ты сам наделил женщину большей степенью любопытства к жизни, чем мужчину, так чего же удивляться, если все человеческие страсти становятся на круги своя? Мы – Твои дети, дело Твоих рук, и зачем обвинять нас в Тобою же сочинённых запретах? Если бы Ты сам, Отец наш, не хотел бы возрождения в нас любопытства, то никакого дерева, тем более, посредине Эдема, не произрастало бы.

– Отец наш, – вмешался Адам. – Не слушай её! Что с бабы взять? Язык-то у неё без костей, вот и мелет всякий вздор. Мы вот тут нашего соблазнителя на шашлык порезали, поскольку неча нас по каждому пустяку соблазнять, поэтому и Тебя угостить хотим. У него мясо довольно вкусное! А поджаренное на огне – и того вкусней! Попробуй сам и тогда точно скажешь, что это хорошо! То есть, то, что сделал Твой сын – это хорошо!

Кто знает, Никита-ста, может быть, всё случилось именно так? Ведь ты же не можешь знать, как в действительности тогда было. Может, мой рассказ является более достоверным, чем повествование Хозарсифа, получившего второе имя – Моисей, что значит Спасённый? И человечество с тех самых времён растёт на поглощении шашлыка, к тому же попутно отыскивая свободные уши, чтобы во время трапезы научить ближнего жить правильно, даже безропотно правильно, потому что высказанное – есть истина!