уверяет, что дружит с духами гор, – пояснил Рыжий. – И я не вижу причин ему не верить.

– Еще б ты мне не верил, сам ведь горазд кое на что, – хмыкнул Ян, а я вспомнила, что бродяга проделывал с огнем. – Медда ведь тоже не промах, а? Мельники же знают всяко-разно…

– Да я что… – смутилась женщина. – Так… зубы заговорить, дорогу запутать – это любая деревенская баба может! Ну разве что с водой договариваться умею, батюшка научил, а то так вот прорвет плотину…

– Ну вот, мало вам? – серьезно сказал Рыжий. – Деррик все охотничьи приметы наизусть знает, да и Клешнявый умеет ворожить!

– Я по мелочи, – вздохнул тот. – Так… ветерок поднять или унять, облачко приманить, дождичком полить…

– Вот-вот. Это ж ты устроил ливень? Киваешь… – ухмыльнулся Рыжий.

– Ты сказал, что по дождю уходить лучше, я и постарался, – ответил Клешнявый.

– Хорошо сделал, – кивнул тот. – Ну так вот… Горами проберемся в обход, выйдем на побережье. А там уже решим, как дальше быть. Это, – пояснил бродяга, – зависит от того, что сейчас в столице творится, а этого нам никак не узнать. На месте Клешнявый свяжется со своими, тогда и станем судить да рядить. А пока нет толку переливать из пустого в порожнее, верно я говорю?

Я молча кивнула. От меня сейчас все равно ничего не зависело.

– Тогда давайте-ка на боковую, – сказал Рыжий. – Выйти, повторяю, надо до рассвета, и лучше бы всем отдохнуть как следует, пока мы в тепле да под крышей!

Это в самом деле когда-то был постоялый двор, и хоть комнатушки оказались маленькими, я хотя бы могла уединиться. Ян с Клешнявым остались ночевать внизу, в общем зале, остальные разбрелись по комнатам.

Правда, не успела я стянуть сапоги и улечься, как в дверь коротко стукнули и ко мне ввалился Рыжий с каким-то тряпьем в охапке.

– Я тут, у порога лягу, – сказал он, будто это было чем-то само собой разумеющимся, – через меня никто не переступит.

Я только плечами пожала: после того как я ночевала с Рыжим бок о бок в лесу и в пещере, он же на полу моей комнаты никак не мог меня смутить. Разве что вдвоем тут было душновато, и я попросила его выставить окошко.

– Угу, тебе душно, а меня на полу просквозит, а у меня и так спина болит, – пробурчал он, но просьбу выполнил, потом сходил за еще парой одеял и устроился со всеми удобствами. – Доброй ночи, хозяйка. Гаси свечу да ложись спать.

– Какая ночь, солнце едва село, – вздохнула я и улеглась, не торопясь задувать огонь. – Рыжий?

– Чего?

– По-моему, компания вроде нашей далеко не уйдет. Ладно здесь, в горах, но в людных местах… Сам посуди: мне нужно прятать лицо, у тебя на голове пожар настоящий, но это-то еще ладно, волосы и перекрасить можно… Ян в самом деле на дикого лесного человека похож, в Клешнявом за двойной перестрел пирата видно! Ну вот разве что Деррик и Медда выглядят более-менее обычно. Хотя женщин такого сложения тоже не всякий день встретишь…

– Вот уж об этом не переживай, хозяйка, – ухмыльнулся он. – Есть у меня одна мыслишка… Скажи, ты какие иностранные языки знаешь?

Я перечислила.

– И в обхождении тамошнем тоже сведуща? Хотя зачем я спрашиваю…

– Для чего тебе это?

– Да понимаешь, – Рыжий сел, – когда я с Клешнявым договаривался, он обмолвился, что совсем недавно его водоплавающие товарищи захватили шонгорский кораблик… Дело еще на побережье было, так что я попросил, а он передал кому следует, чтобы никуда эту диковину не подевали. Им без разницы: такая посудина все равно для дела не подходит, слишком приметная, и за выкуп не вернуть: хозяина сгоряча прирезали, больно уж несговорчивым оказался. А нам эта лоханка в самый раз сгодится, и никого стороннего нанимать не придется!

– Не понимаю, – покачала я головой.

– Хозяйка, ты ж была за морем! Вспомни, как там люди ходят!

Я припомнила и невольно села на кровати.

– Ну и выдумщик ты, Рыжий! Ты что, хочешь притвориться заморским гостем?

– Именно. Причем знатным гостем! Уж раздобудем побрякушек – «ночные короли» одолжат ради такого дела да в счет казенной доли… Ну и на том самом кораблике они порядочно этого добра прихватили! И самим хватит, и на дары их величествам…

Он вдруг вскочил.

– Волосы я, как ты и говорила, выкрашу, физиономия у меня смуглая, на голову тюрбан наверчу, – тут Рыжий схватил старое полотенце, лежавшее рядом с тазом для умывания, и ловко накрутил его на голову, – в хламиду эту завернусь – вот и готово!

Он накинул на плечи одеяло, забросил один его конец на плечо и приосанился.

– Ну что, похож?

– Похож, – невольно улыбнулась я. – Еще кривой меч на пояс, пару кинжалов, цепями золотыми обвешаться, пальцы перстнями унизать и какой-нибудь рубин покрупнее на тюрбан прицепить – будешь вылитый шонгори откуда-нибудь из далекой провинции. А язык-то ты знаешь?

– Иначе б и не затевал подобного, – ответил он на гортанном заморском наречии, почти без акцента, потом перешел на наш язык: – Говорю же, меня ветер по всему свету носит, так что я много чего знаю, нахватался там и тут. И вести себя умею, ну да еще тебя расспрошу, что да как у знати принято, а то я больше вприглядку учился, вдруг упустил что?

– А я, выходит…

– А ты будешь моей супругой, – фыркнул Рыжий и бесцеремонно стащил меня с кровати. – Ты же помнишь, женщины в Шонгори закрывают лица так, что только глаза видны!

Тут он накинул мне на голову простыню, а я, припомнив, как выглядели шонгорские красавицы, прикрыла лицо и опустила очи долу.

– Отлично! – радостно сказал он. – Еще глаза погуще подрисовать, побрякушек нацепить побольше, ну там… ожерелья в три ряда, браслеты, перстни, какой-нибудь самоцветный обруч на голову, чтобы покрывало не сползло… Волосы у тебя черные, так что, если и мелькнут, не страшно, а вот лицо…

– Придется зашивать эту штуку прямо на мне, – серьезно сказала я, – рисковать не стоит. Это тамошние женщины к ним привыкли, а у меня этот намордник и соскользнуть может. И зря ты так говоришь насчет волос: показывать их посторонним, особенно если женшина замужем, нельзя, это позор.

– Ну, тогда и впрямь придется зашивать, – одобрил Рыжий и снова оглядел меня. – Вылитая дар-ари! Так, кажется, называют любимых жен?

– Старших, – поправила я. – Любимая будет дар-хамэ. Вообще любая жена – дар-мори, наложница – эр-мори…

– Любимая наложница – эр-хамэ, – подхватил он, – а невольница, кажется, хан-мори, верно?

– Да.

– Ага, это я уловил… Вот говорю же,