старина по летописи и устному преданию», романов «Подспудные силы», «Богатыри», пьес «Грозный царь Иван Васильевич», «Свекровь» и др. Долгое время Чаев заведовал Оружейной палатой. Достоевский познакомился с ним в Москве у И. С. Аксакова в 1864 г. и пригласил к сотрудничеству в «Эпохе», о чём писал М. М. Достоевскому 20 марта: «Здесь есть некто Чаев. С славянофилами не согласен, но очень ими любим. Человек в высшей степени порядочный. Встречал его у Аксакова и у Ламовского. Он очень занимается историей русской. К удовольствию моему, я увидел, что мы совершенно согласны во взгляде на русскую историю. Слышал я и прежде, что он пишет драматические хроники в стихах из русской истории (“Князь Александр Тверской”). Плещеев хвалил очень стихи.

Теперь в “Дне” (№ 11-й) объявлено о публичном чтении хроник Чаева с похвалою. Я поручил Плещееву предложить ему напечатать в “Эпохе”. Хорошо ли я сделал?..»

В письме к брату от 13–14 апреля Достоевский ещё раз написал о Чаеве и вопрос был решён: вскоре в Э появилось «предание» Чаева «Сват Фадеич» (1864, № 11), а затем и драма «Дмитрий Самозванец» (1865, № 1). Впоследствии Достоевский встречался с Чаевым на литературных вечерах, на Пушкинском празднике в Москве 1880 г. В письме к Н. Н. Страхову от 24 марта /5 апр./ 1870 г. из Дрездена он благожелательно высказался о произведениях Чаева: «Извините, Чаева роман “Подспудные силы” мне очень понравился: очень поэтично и написано покамест хорошо. А зачем же Вы его упустили? “Свекровь” — строже как произведение, но ведь это не роман, и сверх того стихи…»

Известно 3 письма Чаева к Достоевскому (1864–1865), письма Достоевского к нему не сохранились.

Чайковский Пётр Ильич

(1840–1893)

Композитор, автор опер «Евгений Онегин», «Мазепа», «Чародейка», «Черевички», «Пиковая дама», «Иоланта»; балетов «Лебединое озеро», «Спящая красавица», «Щелкунчик», симфоний, концертов, романсов, ставших мировой классикой. Достоевский познакомился с ним в 1864 г. у композитора А. Н. Серова. В 1873 г. на страницах «Гражданина», редактируемого Достоевским, печатался в нескольких номерах очерк Чайковского «Бетховен и его время». Сразу после смерти Достоевского перечитав «Братьев Карамазовых», Чайковский писал брату М. И. Чайковскому: «Достоевский гениальный, но антипатичный писатель. Чем больше читаю, тем больше он тяготит меня» [Белов, т. 2, с. 383] Чайковский присутствовал на открытии памятника А. С. Пушкину в Москве, общался там с Достоевским, и существует мнение, что именно после страстной Пушкинской речи писателя композитор изменил финал оперы «Евгений Онегин», в котором первоначально Татьяна падала в объятия Онегина.

«Чаша»

Сборник, затеваемый в Петербурге литератором К. И. Бабиковым в 1867 г. Достоевский, который в тот момент жил в Женеве, написал для этого сборника очерк «Знакомство моё с Белинским». К сожалению, сборник не состоялся и все материалы, в том числе и очерк Достоевского, пропали бесследно.

Черевин Николай Тимофеевич

(1814 — после 1887)

Старший адъютант штаба Отдельного сибирского корпуса в Омске в начале 1850-х гг., с 1853 г. вышел в отставку и жил в своём имении в Ярославской губернии. В журнале «Русская старина» (1889, № 2) была опубликована его письмо-заметка «Полковник де Граве и Ф. М. Достоевский (Омский острог)», в которой он оспорил утверждение из воспоминаний А. К. Рожновского, будто Достоевский на каторге подвергался телесным наказаниям по приказу плац-майора В. Г. Кривцова. По мнению Черевина, это «совершенная небылица», потому что «добрейший и достойнейший» комендант крепости полковник А. А. Граве тотчас бы узнал об этом и Кривцову тогда не поздоровилось бы. И ещё довод: «Не может быть, чтобы говор об экзекуции, постигшей писателя Ф. М. Достоевского, не распространился бы по городу, я же служил в то время в корпусном штабе старшим адъютантом и не мог бы не знать, если б такой случай произошёл. Да сверх того, госпитальное начальство, где, как упоминает автор, после секуции Ф. М. Достоевский был на излечении, не оставило бы варварский поступок Кривцова в секрете…» [Белов, т. 2, с. 385]

Черемошня

см. Даровое.

Черенин Михаил Михайлович

Московский книгопродавец, продававший издания Достоевского. Писатель познакомился с ним ещё в 1859 г. в Твери, встречался в Москве неоднократно. Имя Черенина упоминается в письмах Достоевского.

Черепнин Николай Петрович

(1841–1906)

Доктор медицины, профессор Петербургской медико-хирургической академии. Он был вызван к умирающему Достоевскому 28 января 1881 г., но помочь уже ничем не смог: «Мы стали давать Фёдору Михайловичу кусочки льда, но кровотечение не прекращалось. Около этого времени опять приехал Майков с своею женою, и добрая Анна Ивановна решила съездить за доктором Н. П. Черепниным. <…> В восемь часов тридцать восемь минут вечера Фёдор Михайлович отошёл в вечность. Приехавший доктор Н. П. Черепнин мог только уловить последние биения его сердца (Н. П. Черепнин говорил мне, много лет спустя, что он сохраняет этот стетоскоп как реликвию)…» [Достоевская, с. 399–400]

Чермак Леонтий (Леопольд) Иванович

(1770/?/—1840-е)

Содержатель пансиона в Москве на Новой Басманной, в котором Достоевский вместе с братом Михаилом учились с осени 1834 по весну 1837 г., а позже учился и младший брат писателя Андрей, который вспоминал: «Пансион Леонтия Ивановича Чермака был одним из старинных частных учебных заведений в Москве, по крайней мере в то уже время он существовал более 20 лет. Помещался он на Новой Басманной, в доме бывшем княгини Касаткиной, возле Басманной Полицейской части, напротив Московского сиротского дома. В заведение это принимались дети большею частью на полный пансион, то есть находились там в течение целой недели, возвращаясь домой (ежели было куда) на время праздников.

Подбор хороших преподавателей и строгое наблюдение за исправным и своевременным приходом их, и в то же время — присутствие характера семейственности, напоминающего детям хотя отчасти их дом и домашнюю жизнь, — вот, по-моему, идеал закрытого воспитательного заведения. Пансион Л. И. Чермака был близок к этому идеалу. Говорю только близок, потому что совершенства нет ни в чём. <…> Сам Леонтий Иванович, человек уже преклонных лет, был мало или совсем необразован, но имел тот такт, которого часто недостает и директорам казённых учебных заведений. В начале каждого урока он обходил все классы, якобы для того, чтобы приветствовать преподавателей, если же заставал класс без преподавателя, то оставался в нём до приезда запоздавшего учителя, которого и встречал добрейшей улыбкой, одною рукою здороваясь с ним, а другою вынимая свою золотую луковицу, как бы для справки. При таких порядках трудно было и манкировать! Но, главное, наш старик был человек с душою. Он входил сам в мельчайшие подробности нужд вверенных ему детей, в особенности тех, у которых не было в Москве родителей или родственников и которые жили у него безвыходно. Я сам испытал это в учебный 1838–1839 год, потому что