вагона-гранаты.

— Ба, да это г-н Сломка! — воссело воскликнул второй. — Так вы живые!..

— А почему это вас удивляет, достопочтеннейший мистер Фаренгейт?

— Помилуйте, это мне доставляет, напротив, большое удовольствие!

— Очень приятно!

— Конечно… Я было уж дрожал при мысли, что заключён с глазу на глаз с четырьмя трупами, — проговорил янки.

— Гм!.. Да, действительно, тогда беседе не хватало бы оживления, — согласился инженер, которому эгоизм американца пришёлся не особенно по вкусу.

Затем вдруг, вспомнив о своем друге, Сломка вскричал дрожащим голосом:

— А что, если наши спутники в самом деле…

Он не имел силы докончить ужасного предположения.

— Кроме нас с вами, никто не шевелится, следовательно… — холодным тоном произнес Фаренгейт.

Холодная дрожь охватила все члены молодого инженера при этих словах. Кое-как, превозмогая волнение, он вылез из своего ящика и пополз на коленях по ковру, ощупывая стенку вагона…

Вдруг радостное восклицание прекратило его поиски: он нащупал пальцами электрическую кнопку. Через секунду яркий свет озарил внутренность гранаты.

— Ура! — воскликнул янки. — Какая приятная вещь свет!

С этими словами Фаренгейт выпрямился, с удовольствием потирая свои члены, онемевшие от долгого лежанья в ящике. Между тем инженер с тревогою подбежал к ящику, где лежал граф Фламмарион.

— Гонтран! — воскликнул он, приподнимая и сильно встряхивая своего друга.

Но молодой граф оставался неподвижен, с закрытыми глазами и сомкнутыми губами.

— Умер! — с ужасом прошептал Сломка.

Не говоря ни слова, американец отстранил его и приложил ухо к груди молодого дипломата.

— Так же умер, как и вы сами! — проговорил он. — Сердце бьется нормально.

— В таком случае подержите его прямо несколько секунд, — сказал Сломка. — Я сейчас приду…

Он подбежал к шкафу, открыл его и поспешно отыскал среди стоявших там склянок флакон с какою-то мутноц беловатой жидкостью. Несколько раз взболтав жидкость, инженер откупорил пузырек и поднес к самому носу своего приятеля.

Почти тотчас же лицо графа изменилось, опущенные веки приподнялись, губы открылись, как-будто желая что-то сказать… Потом вдруг гримаса перекосила лицо ех-дипломата, и он несколько раз сильно чихнул.

— Спасён! — закричал Сломка, бросаясь на шею своему другу.

В ту же секунду новый крик, взволнованный и прерывистый, раздался из соседнего ящика:

— Улетели!.. Мы улетели!.. — То кричал очнувшийся от обморока Михаил Васильевич.

— Что с вами, профессор? — спросил озадаченный Сломка.

— Разве вы не слышали страшный гул, раздавшийся в кратере?

— Ну? — Это извержение Котопахи!

Инженер и Фаренгейт взглянули друг на друга: во время суматохи они совершенно позабыли о том, где находится сейчас их вагон…

Между тем Гонтран, сидя на краю своего ящика, растирал попеременно голову и поясницу.

— Ох! — стонал он. — Я, право, словно упал с колокольни, — так трещит голова! А по спине точно меня сейчас отдули палками!..

Но вдруг боль в голове и спине прекратилась, как по волшебству. Быстро вскочив, молодой человек подбежал к ящику Елены. Молодая девушка лежала, не шевелясь, словно погруженная в глубокий сон.

— Вячеслав! — закричал граф приятелю. — Иди сюда скорей!.. Этот сон меня пугает!..

Одним прыжком Михаил Васильевич был около дочери и взял ее на руки, как малого ребёнка, покрывая поцелуями.

Сломка тихо отстранил старого ученого и поднес к носу девушки тот же пузырёк с белою жидкостью, который так успешно оживил Гонтрана. Не прошло и минуты, как Елена медленно открыла глаза.

— Дорогой папа! — прошептала она, обнимая Михаила Васильевича.

— Гонтран! — прибавила потом девушка, увидев жениха и протягивая ему руку, которую молодой человек покрыл поцелуями.

— Браво! — весело воскликнул Сломка при виде этой картины. — Значит, все целы!.. Решительно я никогда не думал, что путешествие на Луну могло быть так приятно…

Едва профессор убедился, что дочь его находится вне опасности, как оставил ее и поспешил к середине вагона. Здесь он опустился на колени, развязал ремни, прикреплявшие ковер к полу, и начал торопливо открывать находившееся здесь окно. Стекло последнего было настолько толсто, что по нему можно было безопасно ходить. Однако, для предохранения от ударов во время вылета гранаты из жерла, оно было с внешней стороны закрыто металлической ставней, прикреплённой при помощи гаек, выходивших внутрь вагона.

— Отвертку! Скорей отвертку! — лихорадочно проговорил старый ученый.

Сломка бросился к шкафу и живо достал оттуда требуемый инструмент. Вооружившись последним, Михаил Васильевич стал отвинчивать гайки, пока наконец ставня не отворилась, позволяя видеть все, что делалось снаружи. Затем профессор совершил ту же операцию и над другими окнами нижней части вагона.

— Теперь потушите лампы! — приказал он.

Молодой инженер повиновался, и в вагоне снова воцарилась темнота. Михаил Васильевич впился глазами в одно из окон.

— Победа! — закричал он. — Победа! Мы летим на Луну!

Фаренгейт, прижавшись носом к стеклу, таращил глаза, не видя ничего, кроме глубокой тьмы.

— Ради Бога! — воскликнул он наконец, — я очень желал бы знать, дорогой профессор, почему вы думаете, что мы покинули Землю?

— Да просто потому, что нас теперь окружает густая тьма… Между тем, если бы мы упали назад на нашу планету, то увидели бы вокруг себя почву, освещенную Луной. Если бы, затем, мы упали, например, в Тихий океан, то почувствовали бы колыхание волн… Итак я повторю: мы улетели…

— Но ведь такая же тьма была и в кратере, Михаил Васильевич! — возразил Гонтран.

— Так что же? — с иронией спросил профессор.

— А может быть, мы все еще находимся в жерле вулкана?

Не говоря ни слова, старый ученый схватил графа за руку и подвел к одному из окон.

— Видели вы это из своего кратера? — спросил он, указывая рукой, чрез толстое стекло, на созвездия, чудным блеском горевшие во тьме,

— Остается узнать, — проговорил Сломка, — хватит ли двигательной силы, чтобы доставить нас в сферу лунного притяжения.

— Увидим! — был сухой ответ профессора.

ГЛАВА ХХV

Наивная просьба графа. — Важный вопрос о воздухе. — Где же Луна? — Испуг молодого экс-дипломата. — Г-н Сломка в роли профессора. — Кое-что о неподвижных звездах. — Первая ночь в вагоне. — Пробуждение. — Недомогание и его причина. — После завтрака. — Занятия путешественников.

— Скажи пожалуйста, Вячеслав, — обратился граф своему приятелю, — нельзя ли открыть окно нашего вагона?

— Открыть?!.. Зачем?

— Чтобы освежить немного воздух, чёрт возьми! Здесь можно задохнуться.

К счастию, молодой человек говорил почти шепотом, так что до слуха Михаила Васильевича долетали лишь отдельные слова.

— Но, глупый, ведь мы теперь летим в пустоте! — прошептал, наклонившись к уху собеседника, Сломка.

Лицо экс-дипломата приняло выражение глубочайшего изумления.

— В пустоте? — повторил он. — Так мы уже пролетели всю земную атмосферу?

Инженер взглянул на хронометр.

— Да, — отвечал он, — мы покинули ее пояс уже двадцать одну с