– Нам приказали н-н-не…

«Дерьмо».

Она нахмурилась, изучая меня.

– Тебе холодно?

– У меня заикание. Вылезает, когда я волнуюсь. Или злюсь.

Воспоминание осветило небесно-голубые глаза.

– Точно. Я помню.

Я напрягся. Пятиминутная Тея не возражала против заикания. Но реальная Тея…

«Ты совсем ее не знаешь, – сказала Дорис. – Познакомь ее со своим худшим качеством…»

– Ты волнуешься? – спросила Тея.

– Немного. Думаю, сколько ты пытаешься всего осознать. Боюсь, что ляпну не то. Или что не смогу сказать ничего, что стоит услышать.

Тея обдумала это, затем кивнула.

– Черт возьми, как я устала. – Она сунула руку в мою и положила голову мне на плечо. – Ну заикаешься ты, подумаешь. А у меня повреждение мозга.

– Хвастунья.

Она скользнула щекой по моему рукаву и посмотрела на меня.

– Ты просто завидуешь. Мои вечеринки жалости к себе гораздо более эпичны, чем твои.

– Да ладно? На моих есть диджей, который не играет ничего, кроме «Everybody Hurts».

– А у меня есть пирожные с… орехами.

Я усмехнулся.

– Ты победила.

– Мне все равно, если у тебя заикание, просто не уходи, не молчи, Джимми.

– Постараюсь, мисс Хьюз.

Тея вскинулась с широко раскрытыми глазами.

– Боже мой, Джеймс… как твое второе имя?

– Майкл.

– Боже мой, Джеймс Майкл Уилан, зови меня Теей, или я тебя убью.

Я рассмеялся.

– Это против правил.

Тея откинулась на мое плечо.

– На хрен правила.

Я улыбнулся. «И тебя на хрен, Дорис. – Я мысленно показал своей бывшей приемной матери средний палец. – Тея именно такая, как я себе представлял».

– Ты можешь звать меня по имени, потому что я тебя знаю, – сказала Тея. – Мы знакомы. Мы друзья, помнишь?

– Помню.

Она была права. Мы знали друг друга. Она знала меня лучше всех, потому что видела меня настоящего. Ей не нужно было бояться, что я замолчу; с ней у меня был голос. Юмор. Я почти не вспоминал о заикании.

Мы сидели несколько долгих минут, а затем стройное тело Теи начало дрожать от рыданий.

– Воспоминания приходят волнами, – пояснила она. – Доктор Чен сказала не сопротивляться им. В противном случае будет страшнее, если они обрушатся все сразу.

Это было против правил, но я обнял ее и крепко прижал к груди. Она зарылась в мое плечо. Идеально устроилась в моих объятиях. Ее слезы увлажнили мою рубашку.

– Прости, – повинилась Тея. – Я тебя залила.

– Не извиняйся, – сказал я. – Мне никогда не нравилась эта форма.

Она рассмеялась сквозь слезы.

– Ты уже так меня обнимал. Когда я была напугана и плакала той ночью. Ты остановил его.

– Ты хочешь об этом поговорить?

– Нет, – отрезала она. – Не могу думать о нем прямо сейчас. Но мне хорошо. Ты хороший обниматель, Джимми.

– Я стараюсь.

Она глубоко вздохнула.

– А что насчет тебя? Я не могу вспомнить, чтобы мы когда-нибудь много говорили о тебе во время наших прогулок.

– Не из-за отсутствия попыток. Ты любишь задавать вопросы.

На этот раз ее смех был немного сильнее, но она все равно прижималась ко мне.

– Правда, – повторила Тея. – Что насчет тебя? У тебя здесь есть семья?

– Нет.

– Где они?

– Не знаю.

– Как не знаешь?

Я пожал плечами.

– Я никогда их не знал. Я был приемным ребенком. Моя мама бросила меня. Мне сказали, она была несовершеннолетней и просто дала мне имя. Это все, что я знаю.

– И тебя усыновили?

– Нет. Просто перекидывали между приемными семьями.

Тея села и убрала прядь волос с глаз. Даже с пятнами от слез она была прекрасна.

– В течение восемнадцати лет?

Я кивнул.

– Ни одна из семей меня не оставила. Некоторые были плохими. Очень плохими. Особенно последняя.

– А потом?

– Я стал совершеннолетним. Сложно было искать работу из-за заикания, но я устроился в клинику в Ричмонде. Потом ее закрыли, и я получил место здесь.

«А потом я встретил тебя, Тея Хьюз».

Тея нахмурилась, обдумывая все это, затем откинулась на меня.

– Так где же ты живешь?

– Я снимаю дом в Бунс-Милл. Это около пятнадцати минут отсюда.

– Один? Или у тебя есть сосед по комнате? – Я почувствовал, как она напряглась, словно собираясь с силами. – Или… подруга?

– Нет никакой подруги. Я живу один.

Тея расслабилась. Я сжал ее крепче.

– У тебя есть собака? – спросила она. – Золотая рыбка?

– Домашние животные не разрешаются.

Она изогнула шею, чтобы посмотреть на меня, и ее губы оказались в нескольких дюймах от моих.

– Но, Джимми…

Я поерзал под ее вопросительным взглядом.

– Я знаю, звучит не очень, но мне много не надо.

Тея нахмурилась.

– А как насчет любви?

Я нахмурился в ответ.

– А что с ней?

– Должен же был кто-то тебя любить. Когда ты был маленьким?..

– Дедушка Джек. Папа моей последней приемной матери. Он был добр ко мне. Он умер, но… мы хорошо проводили время.

Тея уставилась на меня, и я понял, что история всей моей жизни заняла считаные минуты.

«Пять минут. Я живу пятиминутной жизнью».

– Не надо меня жалеть, – сказал я, отворачиваясь от ее недоверчивого взгляда. – Что есть, то есть.

Ее теплая рука коснулась моих пальцев, затем скользнула в мою – ладонь к ладони – и наши пальцы соединились. Тея откинулась на мою грудь, снова прильнула ко мне, потому что там было ее место, и мы оба это знали.

– Я не жалею тебя, Джимми, – сказала она. – Мне жаль всех людей, которые могли тебя узнать, но не узнали. Они дураки. Они облажались. Я горжусь собой, что я не такая, как они.

Я уставился на ее макушку. Никто никогда не говорил мне ничего подобного. Ее слова глубоко запали мне в тот уголок души, что редко видел свет.

«Ее отец был прав. Она может озарить даже самые темные комнаты».

Я открыла глаза и стала ждать первой волны горя. Та пришла, но была несколько мягче, чем вчера. Я чувствовала себя хорошо. По крайней мере, никаких новых откровений. Я должна была продолжать двигаться, официально начать свою новую жизнь как полноценный человек.