Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
На пустынной загородной дороге стоят двое. Очень высокая худая женщина в белом коротком плаще – он едва прикрывает ей бёдра. Светлая ткань в крупных горошинах грязи, будто женщину до того окатила из лужи проезжавшая машина. Голые ноги от колен до коричневых стоптанных туфель покрыты мелкими подсохшими царапинами. Серые, как пожухлая трава, волосы женщины собраны в неряшливый пучок.
Парень намного ниже женщины, одет в лёгкую рубашку и джинсы – это Олег Зуев. Он уложил голову на впалую грудь женщины, руки его безвольно повисли. Рядом с ногой Зуева магнитофон. Из колонок доносится утробно-медное завывание. Женщина, запустив ладони в густые кудри Зуева, изучает дремлющую его голову, словно читает в ней. Тонкие бледные кисти – как два вдетых друг в друга костяных гребня. Женщина досматривает последнее свидетельство и медленно размыкает сцепленные пальцы. Трубы затихают. Зуев дёргается и выныривает из сонного забытья. Женщина глядит сверху вниз на Зуева. Лицо её искажено гримасой ярости. Она вдруг выдёргивает из головы Зуева две пряди. Зуев визжит от боли и приседает. Женщина шевелит чёрным контуром рта, и беззвучные слова раздаются внутри слуха Зуева:
– Ты всё испортил! Мы искали хромую двадцать пять лет! Мы поверили тебе, а ты не справился! Сестра не взяла деньги! Ты не уговорил! Будешь наказан! Отдавай Дзон!
Зуев вытаскивает аудиокассету и протягивает женщине.
– Я не виноват, – лепечет он, – я всё сделал правильно. Я был в квартире, меня никто не видел. Я не знаю, почему сестра отказалась, Дзон всё время играл. Я ещё раз попытаюсь, я исправлю!..
– Поздно! Лоскуты плевы зарубцевались! – шипит женский голос. – Кровь высохла! Семя смыто!
– Я уговорю! Я вернусь и уговорю! – Зуев в ужасе замолкает. Женщины уже нет рядом. Магнитофон тоже исчез. Зуев совершенно один. Ветер качает обглоданные тополя. Огрубевшая к осени листва шелестит, как стальная чешуя. Вокруг луны клубится пепельный ореол. По-девичьи, словно её ущипнули, охает ночная птица.
Чёрные тени деревьев крадутся к Зуеву. Они поднимаются на дыбы, становясь подобием человеческих силуэтов в колпаках. Онемевший Зуев даже не пытается бежать. Ночные фигуры окружают, из мрака их туловищ выплёскиваются терзающие когтистые руки.
Тени с добычей возвращаются к тополям, на мгновение сливаются с ними и снова стекают на дорогу пустой оптической чернотой, точно сброшенные сутаны. На клыкастых сучьях повисли кровавые останки растерзанного Зуева. Из лилового ночного тумана над деревьями вдруг рассыпается хохочущая каркающая стая. Птицы усаживаются на ветках и принимаются за ещё тёплое мясо.
Старушки
По правую руку от следователя Дудинцева сидит потерпевшая Ехонина, слева – подозреваемый Чигирин. Следователь Дудинцев просит пояснить, знают ли допрашиваемые друг друга и в каких отношениях находятся. В унисон его голосу стрекочет печатная машинка.
Ехонина говорит:
– Я знаю сидящего напротив Виктора Чигирина с двадцать восьмого июня, с того дня, а точнее ночи, когда он меня изнасиловал. Ранее я с ним знакома не была. Между нами ранее не имелось неприязненных отношений, и потому я не имею причин клеветать на него…
Чигирин дёргает головой, словно его ужалили в затылок:
– Брешет она бессовестно, товарищ следователь! – Чигирин ловит недовольный взгляд Дудинцева и переходит на официальный тон: – Я знаю сидящую напротив меня Ехонину только с сегодня, а до этого я слышал о ней от вас и следователя Микитова. Я не насиловал Ехонину, я считаю её сумасшедшей. Неприязненных отношений и личных счетов между нами не имеется, кроме того, что Ехонина злостно клевещет на меня!
Каретка печатной машинки со скрежетом подрезает повисшую тишину.
Дудинцев кивает:
– Потерпевшая Ехонина, поясните, при каких обстоятельствах вас изнасиловал Чигирин.
Ехонина торопливо рассказывает:
– Двадцать восьмого июня около полуночи я возвращалась… – Она всхлипывает. – Я уже была почти возле своего дома, когда ко мне подошёл ранее незнакомый мне Чигирин, схватил меня за руку и в грубой форме потребовал половой близости. Так как я отказывала ему, то он стал угрожать. Говорил, что у него имеется нож и если я буду кричать и сопротивляться, то он применит его…
– Товарищ следователь! – болезненно вскрикивает Чигирин. – Она точно сумасшедшая! Ну какой нож?!
– Вам дадут слово! – перебивает Чигирина Дудинцев. Он делает небольшую паузу и размеренно спрашивает: – Подозреваемый Чигирин, что вы можете сказать по поводу показаний Ехониной?
– Ножа у меня с собой не было, потому что не было и этой ситуации в природе! – возмущается Чигирин. – И я не угрожал Ехониной применением ножа, я вообще к ней не подходил в тот вечер двадцать восьмого, я у себя дома находился. Я никогда никого не насиловал!
Дудинцев поворачивается к Ехониной:
– Что вы можете пояснить по поводу показаний Чигирина?
У Ехониной пламенеют щеки, голос дрожит:
– А я настаиваю и заявляю, что Чигирин лжёт. В действительности он изнасиловал меня первый раз на улице и дважды в своей квартире и при этом угрожал меня зарезать.
Чигирин кладёт руку на грудь:
– Никаких половых актов с гражданкой Ехониной ни добровольно, ни насильственно я не совершал. И я не угрожал зарезать, потому что не угрожал.
– Так… – Дудинцев