все ей рассказать. И все эти желания были невозможны. Или?..

С болью, грызущей ее душу, она, пожалуй, справится. А вот с преследующим ее чувством вины…

Деми обнаружила Ариадну в ее покоях, в которых находился и Фоант. Не Искра, но носитель частицы силы Диониса, что лежал на клинии[4] и пощипывал виноград из чаши, улыбнулся Деми лучезарной улыбкой. Как бы ни было пасмурно на душе, она не смогла не улыбнуться в ответ.

— Ну и переполох ты здесь устроила! Давно Акрополь так не сотрясало!

— Фоант! — ахнула Ариадна.

— Так это же комплимент, — отмахнулся он. Взглянув на Деми, лукаво ей подмигнул. — О скучных и ничего не представляющих из себя людях не говорят. А как по мне, так лучше уж дурные слухи за спиной, чем полное забвение.

— Не все, Фоант, жаждут внимания к себе.

— Говорю же — скучные люди, эти ваши «не все», — небрежно отозвался он, закидывая в рот крупную виноградину.

Ариадна только головой покачала.

— Я хотела тебя попросить кое о чем, — торопливо, будто подсознательно боясь, что ее в любой момент прервут, начала Деми.

Ариадна, посерьезнев, выпрямила спину.

— Я знаю, Харон отказывается переносить меня обратно. Я об этом себе написала. Но я подумала… — Деми так сильно стиснула пальцы, что они заныли. — Магия ведь может дотянуться в Изначальный мир? Отсюда, из Алой Эллады? Может, Элени Ламбракис, мою маму… — С губ сорвался долгий прерывистый вздох. — … Может, ее можно заставить обо мне забыть?

Лицо Фоанта вытянулось — казалась, для него непостижима сама эта мысль. И Деми не хотелось, чтобы ее забывали, но…

— Так будет лучше для Элени. Она не будет страдать по дочери, которая никогда уже к ней не вернется.

— Ты не вернешься в Изначальный мир? — изумленно спросил Фоант. — Конечно, даже со всей этой отвратительной войной Алая Эллада без труда выиграет состязание. Только подумай — танцующие со смертными хариты[5], прелестные музы, чудесное вино… А ты пробовала когда-нибудь нектар и амброзию?

— Фоант, — простонала Ариадна, — ради богов!

Едва слыша их, Деми резко мотнула головой.

— Пусть свет обжигает меня, пусть мне не дается благословленное богами оружие, пусть во мне нет и толики божественной силы… Возможно, силу мне может дать только Элпис. Не знаю, как, и может, это просто иллюзия, мираж, за который я цепляюсь из последних сил… но мне нужна эта надежда. Я хочу найти способ одолеть атэморус. Я хочу посвятить свою жизнь тому, чтобы бороться с ними, чтобы уничтожить так много этих тварей, как только смогу. Знаю, звучит смешно для той, которая ничего не умеет, но… Я знаю, я научусь. Этого недостаточно… что бы я ни сделала, ничего не будет достаточно, чтобы искупить мою вину, чтобы искупить весь тот вред, что я причинила людям, миру… Но это хоть что-то. Потому да, в Изначальный мир я не вернусь.

Повисла острая, будто нож, тишина.

— Мне жаль, Деми… Вряд ли это возможно. Даже воды из реки Леты способны заставить забыть обо всем лишь одного человека. Но в том мире, так или иначе, останутся твои следы. Люди, которые видели тебя, которые тебя знали. Фотографии. Документы. И если однажды эти следы всплывут наружу…

— Маме станет еще больней, — прошептала она. — Ладно, забудь. Спасибо, что… что не посмеялась.

— Ну что ты, — сдавленно произнесла Ариадна.

— Пандора?

Деми резко обернулась. Как давно Никиас стоял за ее спиной? Как многое услышал?

Голос его был непривычно тихим, даже… неуверенным. Твердость потерял и взгляд синих глаз.

— Кассандра вернулась. Она ждет тебя.

Деми не заметила в глазах Кассанды и тени разочарования. Казалось, ничего другого, кроме трусости и бегства из родного, обреченного мира, от нее пророчица не ждала. Деми стиснула зубы. «Терпи. Ты это заслужила. И жди шанса все исправить».

И она ждала.

— Цирцея уже сплетает заклинание, — прохладно сообщила Кассандра. — Но на него потребуется время.

Цирцея… Колдунья, что однажды опоила спутников приплывшего к ней Одиссея, превратив их в свиней. Она славилась и другим, но именно этот факт из ее биографии первым ожил в памяти.

— Она где-то здесь, в Акрополе?

Кассандра покачала головой.

— Она отказывается покидать свой остров. Тебе придется отправиться туда.

С этими мыслями Деми и засыпала. Верней, лишь пыталась заснуть. Сил не осталось, ничего не осталось — она была словно хрупкая скорлупа от яйца.

Рассвет принесет забвение, а с ним мимолетное, но все же облегчение. Правда, и оно растает как дым. В ней нет божественных искр, ее не наградили особым благословением, и от магии богов ей теперь бежать как черту — от ладана. Она не боец и не колдунья, а значит, сейчас ничем не может помочь тем, чью жизнь века назад и разрушила.

«Я придумаю что-то. Я что-нибудь придумаю».

Деми проговаривала эти слова мысленно, а затем и вслух — словно заклинание или мантру. Готовилась повторять до тех пор, пока ее не накроет пологом забвения, пока на смену словам не придет недоумение: а что и с чем она, собственно, должна придумать? Готовилась к тому, что Морфей заберет ее в спасительные объятия.

Не случилось.

Деми не знала, сколько пролежала без сна. Стук в дверь, пусть и был негромким, заставил ее вздрогнуть. На пороге стояла Ариадна. Руки стиснуты, на лице — сострадание.

— Я знаю, что такое быть женщиной, потерявшей свое дитя. Я не хочу, чтобы Элени через это прошла… чтобы хоть кто-то проходил через подобное.

Деми закусила губу. Порой она забывала, что перед ней инкарнат. Душа в очередном — десятом? сотом? — своем воплощении. Душа, многократно проходящая через тернии, что зовутся жизнью.

— И не хочу, чтобы ты страдала еще больше. Поэтому я придумала кое-что. Кое-что рискованное, даже отчаянное, но… Если ты согласишься, останется только убедить Харона.

— Убедить его в чем? Ненадолго отправить меня домой? — встрепенулась Деми.

Как же живуча эта надежда… Не та, что на дне пифоса Пандоры. Та, что на дне человеческой души.

— Извини. Кассандра права — это невозможно. Я предлагаю вернуть твоей матери дочь. Другую версию тебя.

В горле Деми разом пересохло.

— Как? Как это возможно?

— В Алой Элладе есть человек, наделенный силой самой Афродиты и способный оживлять то, что создал. Пигмалион.

[1] Обол — мелкая монета, которую клали под язык покойнику. Предназначалась она Харону в качестве уплаты за то, что перевозил умерших через реку Стикс.

[2] А́та, также А́тэ, (др. — греч Ἄτη, «преступление», «беда, несчастье, ослепление») — богиня бедствий, злой дух раздора и проклятия, единственной целью которой является нанесение вреда людям.

[3] Морус,