…и пошли их немедленно в Санкт-Петербург. Остальное предоставь твоему покорному слуге…

представила себе, как Луи, согретый успехом, делает глоток бургундского, запахивается плотнее в волчью шубу и улыбается этой своей особенной улыбкой, очаровывающей высший свет по всей Европе.

Она взяла с каминной полки бутылку бузийского вина и обняла ее. Ощущение прохладного стекла у щеки было чудесно.

Хватит.

…После всех новостей мне осталось только сказать тебе, что я начал читать «Дон Кихота», которого ты мне дала, и каждый раз, беря эту книгу, думаю о моей покровительнице.

Твой Луи

— Мама!

В кабинет ворвалась Ментина, устремилась к Николь и вдруг остановилась на полдороге:

— Ты опять грустная?

— Иди сюда, mа petite. Разве ты не знаешь, что слезы бывают от грусти и от радости? Вот у меня от радости. Пришли хорошие новости из России, папа был бы рад.

— Ты хочешь сказать, что они купят все твое золотое шампанское и будут его пить в своих луковичных домиках?! — воскликнула девочка, сияя от восторга.

— Кто тебе говорил про золотое шампанское?

— Тереза. Когда она не одевалась для выхода и не ехала на бал, она приходила в детскую и рассказывала нам сказки. Мы больше всего любили историю про обаятельного мужчину и его красавицу жену, которая умела пробовать на вкус небо и землю и делать из них волшебное шампанское. И я всегда думала, что это ты и папа. Ну вот, теперь ты все-таки грустная!

— Нет, я снова радостная. История чудесная. Посмотри, я купила подарок для нас с тобой.

Николь развернула Наташины релижьос. Ментина притихла и принялась есть пирожное.

— Мне Терезины истории куда больше нравятся, чем то, что рассказывает Мирей.

— А кто такая Мирей?

— Мирей Оливье. Я с ней играю на площади. Ее дедушка — мсье Оливье, дегустатор.

— И какие истории она рассказывает?

— Да ну, скучные. Лучше, когда она замолкнет и я ее обыграю в классы.

— Это наследственное. Все Клико всегда отлично играли в классы. А люди вечно болтают всякую чепуху, и не всегда правду. Ты мне расскажи, что говорит Мирей, и сыграем в игру — правда это или нет.

— Папа был слабоумный.

У Николь сердце забилось от горя и гнева, но она изо всех сил постаралась этого не показать.

— Неправда. Он был самый поэтичный, самый добрый и самый умный мужчина в Реймсе. Дальше.

— Тебе надо сидеть дома, носить красивые платья и перестать лезть в мужские дела.

— Неправда. То, что ты девочка, еще не значит, что ты не можешь делать того, что хочешь. Есть девушки, которые любят сидеть дома и носить красивые платья. Я — нет. А мне нравится делать шампанское. Иногда приходится быть смелой. Есть люди, которые не любят тех, кто делает необычные вещи. Но тебя это никогда, никогда не должно останавливать. Дальше.

— Ты землю копаешь руками, как крестьянка.

— Наконец-то верно! Да, это правда. Ничто не сравнится с ощущением земли на пальцах, когда ты знаешь, как она будет растить виноград, дающий золотое шампанское. Это волшебство! Нельзя сделать шампанское, не зная досконально всех мелочей, которые нужны, чтобы оно получилось хорошим. Можешь ей так и сказать, и ее дедушка согласится.

— Скажу, — шепнула Ментина.

— И хватит нам разговоров про Мирей; кажется, она на самом деле скучновата. А у тебя крем на лбу. Как можно такое маленькое количество крема размазать на такое обширное пространство?

И они обе засмеялись.

Подлые, ограниченные, злобные, клевещущие, двуличные змеи — вся эта компания. Николь собралась ехать в Амстердам, собрать все, что не смог взять с собой Луи, и послать это ему сухим путем для царя с царицей. А потом разберется с остатками и начнет сначала.

Глава тринадцатая

МОЛИТВА О ЧУДЕ

Август 1806 года

Луна была ей на руку, яркая и четкая. В конюшнях пахло сеном и потом. Николь сняла перчатку, потрепала мягкую морду гнедого, потом накинула на коня упряжь — звякнули в темноте пряжки, и конь затоптался, пока на него надевали сбрую.

— Я этого делать не буду, — сказал Ксавье, решительно складывая руки на груди.

Николь вывела коня и сунула мужчине поводья.

— Тогда мне самой придется. Держи.

Она подняла оглобли повозки — размаха рук едва хватило — и нажала. Телега не шевельнулась.

— Я все равно поеду, так что мог бы и помочь.

— Ты как муравей, пытающийся сдвинуть камень. Держи.

Он отдал ей поводья, она отпустила оглобли. Ксавье запряг коня за считаные секунды. Николь влезла на телегу.

— Погрузи мой сундук и привяжи его. Я собираюсь останавливаться как можно реже.

— Ты упряма, но я никогда не думал, что глупа.

— Не волнуйся. Я буду менять лошадей дорогой. До Амстердама всего неделя, если я потороплюсь.

Послушай, Луи не уедет из России, пока не прибудет новая партия. Там положение отчаянное: с тех пор, как Наполеон начал наступление, каждый француз под подозрением. Я очень за него волнуюсь: его уже однажды ограбили. Он говорит, что, если я ему доставлю все в ближайшие месяцы, он вернется во Францию. Если я не поеду в Амстердам спасать бутылки, весь город сочтет, что моему делу крышка. Я не могу сейчас позволить себе новую гонку к границе. Тем более с Моэтом — да и с любым другим виноделом. Так что привяжи мой сундук и пожелай мне удачи. Ментина спокойно поживет у моих родителей, и не забудь сказать мадам Оливье, что я до конца сезона в столице — поехала навестить Терезу Тогда это сразу же узнает весь город. Пусть лучше думают, что я перебираю потенциальных мужей в Париже, чем разбираю бутылки в Амстердаме, честно зарабатывая себе на жизнь.

— Если ты думаешь все это проделать в одиночку, то можешь рассчитывать только на чудо, — сказал Ксавье, затягивая веревки на сундуке.

— Чудеса случаются каждый год — прямо здесь, на моем винограднике, и я не дам ни одному из них зря пропасть.

— Если так, то делай, черт побери, что хочешь, только не приходи ко мне плакаться, если тебя по дороге ограбят или изнасилуют, если сломаешь в рытвине колесо или тебя похитит какой-нибудь вонючий и вшивый голландский моряк.

— Если меня похитят, я уж точно не смогу прийти к тебе плакаться! — огрызнулась она.

Ксавье поцокал языком, но буркнул на прощание с некоторым оттенком гордости за нее:

— Езжай, пока темно. И не волнуйся, я тут за всем пригляжу, пока ты будешь в вольном полете.

Николь щелкнула кнутом.