Самый ранний из известных суфийских мистиков – Абу Язид Бистами (около 804–874) из Бистама в Хорасане. Бистам, сегодня город с населением 7000 человек, лишенный буддийских памятников, ранее был центром активной религиозной жизни. Бистами, очевидно, был из семьи ищущих и думающих людей. Его отец исповедовал зороастризм, затем обратился в ислам, но Бистами решил обогатить свою новую веру мистическими учениями и йогой, о которых он знал благодаря местному буддийскому наставнику[300]. Насколько непохожа в итоге практика духовной жизни центральноазиатского суфизма, направленная на забвение эго, освобождение от мирского и временного и обретение вечного, на буддийскую традицию, которая привела к сооружению огромной скульптуры «Будда, входящий в Махапаринирвану», высочайшую степень нирваны, в Таджикистане? Можно предположить, что религиозная поэзия центральноазиатских суфиев – это продолжение традиции ранней духовной поэзии зороастрийской «Авесты», а богатая и сложная музыка саманидской Бухары в Х веке была «прямым потомком» искусства буддийских музыкантов, изображенных тысячелетием ранее на скульптурном фризе в Айртаме[301].

Буддийская мистика нашла свой путь в ислам через Центральную Азию, равно как и редактирование священных текстов (важный вид деятельности во многих буддийских монашеских центрах по всему региону). Среди наиболее известных ранних собирателей хадисов Мухаммеда был Абу Иса Мухаммед ат-Теримези (824–892), родившийся и умерший в Термезе, в современном Узбекистане[302], где буддийские монахи уже долгое время работали над той же задачей – упорядочением своей религии. И сегодня собрание ат-Теримези считается во всем мусульманском мире одним из канонов веры.

Даже инакомыслие и неверие могли существовать во времени, связывающем доисламскую и исламскую эпохи. После арабского завоевания старинный буддийский центр Балх дал исламу известного комментатора Корана, которого традиционалисты резко осудили за антропоморфизм[303]. Это была самая обычная нападка на любого симпатизирующего буддизму, которых было множество в Балхе. Живший чуть позже уроженец Балха, Хиви аль-Балхи, был одним из наиболее радикальных скептиков в исламском мире, который ставил под сомнение авторитет Корана и богооткровенных религий в целом. Живя в IX веке, он излагал утверждения зороастризма, христианства, ислама и даже собственной религии (иудаизма) с тем, чтобы развенчать их все. В течение нескольких следующих столетий в регионе от Балха до Нишапура процветали скептицизм, нонконформизм и свободомыслие. Данное явление невозможно объяснить на поверхностном уровне, но стоит отметить, что это был регион, где каждая из многих конкурирующих религий занималась доказательством своей правоты и привлечением фанатичных сторонников. Поскольку все религиозные утверждения не могли быть равно обоснованными, такая среда естественно имела тенденцию к формированию своих «антител» в форме радикального скептицизма и свободомыслия.

Вне всяких сомнений, наиболее очевидными характеристиками духовной жизни центральноазиатской цивилизации перекрестков были множественность и разнообразие. Это не закончилось с арабским завоеванием, а, как мы увидим, продолжало процветать в течение почти четырех веков после прихода ислама. Переход происходил очень медленно. Действительно, сами мусульманские богословы признавали, что многие люди других вероисповеданий номинально приняли ислам, но не отказались от своих предыдущих верований[304]. Британский антиковед Питер Браун говорит, что ислам стелился «легко, словно туман» над разнообразным религиозным ландшафтом[305]. Только в XI веке плюрализм стал рассматриваться как зло и как угроза правоверию. Ко времени появления такой точки зрения эпоха Просвещения уже клонилась к закату[306].

Откуда появляются оригинальное мышление и инновационные идеи? На Западе этот вопрос был темой послеобеденного философствования и научного анализа в течение многих веков. Стивен Джонсон, недавно опубликовавший свое исследование на эту тему, предполагает, что многие хорошие идеи возникают, когда люди делают лишь один или два шага за пределы того, что уже известно. Кроме того, они могут стать следствием взаимодействия мыслящих людей, связи между которыми автор назвал «текучими сетями»[307].

За века, предшествовавшие появлению ислама, интеллектуальная жизнь Центральной Азии созрела для обоих типов нововведений. Это была сложная, бурлящая среда и прагматичных, и абстрактных идей, раздумий и веры, где многие образованные и грамотные люди обменивались не только новостями, но и мнениями. Из-за разрушения библиотек мы не можем говорить с уверенностью о статусе нового типа мышления в философии, науке или религии до 670 года. За арабским завоеванием последовал хаос, который замедлил интеллектуальное развитие на сто лет. Но когда жизнь вернулась в нормальное русло, в Центральной Азии снова расцвело гораздо более оригинальное и инновационное мышление, чем где-либо еще на земле.

К VII веку жители Большой Центральной Азии уже привыкли к иноземным завоевателям. Тысячу лет войска персов, греков, кушан, эфталитов, парфян, китайцев и тюрков проходили по территории региона и принуждали местных правителей подчиняться. Но затем завоевателям приходилось отступать. Каждый раз нехватка воинов и другие проблемы заставляли их вернуть бразды правления тем, кого они только что подчинили, оставив в регионе лишь то количество воинов, которое необходимо было для контроля над местным населением. После каждого такого завоевания жители Центральной Азии начинали все заново и постепенно возвращались к самоуправлению, собственным религиям и ценностям.