Был еще случай, когда на ужин привели гунна, обвиняемого в том, что он приласкал одну из жен Аттилы. На этот раз Аттила не спешил вставать со своего места. Он даже неторопливо поставил поднос на пол. Тихим голосом он велел провинившемуся вытянуть вперед руку, которой тот прикасался к его жене. Лицо Аттилы, когда он смотрел на руку, не выражало ничего, кроме удивления. Я думала, что он рассмеется, как в других случаях, когда я ожидала от него более суровой реакции, но он неожиданно взмахнул мечом. В следующее мгновение я увидела в воздухе отрубленную руку, которая упала на один из столов, прямо в тарелку, из которой ел Скотта, приближенный Аттилы. Пока Аттила снова устраивался на своем ложе, несчастный с криками выбежал из комнаты, придерживая изуродованный обрубок. Скотта смотрел на руку в своей тарелке безумными глазами, будто никогда в жизни не видал ничего подобного. Аттила же, глянув на него, улыбнулся, и Скотта поспешил принять соответствующее выражение лица и, щелкнув пальцами, потребовал принести другую тарелку. Но как только все принялись снова есть и разговаривать, Аттила вновь вскочил и пригрозил Скотте изуродовать и его, если тот немедленно не уберет руку отступника с глаз долой.

К весне я уже так хорошо понимала язык гуннов, что смогла разобрать высказывания Аттилы, когда тот собирался снова выступить с войском. На побережье Черного моря жило племя гуннов, которое не признавало владычества Аттилы. Вожди этого племени уже некоторое время получали дары от Восточной империи, желавшей купить их лояльность. Один из этих вождей, Куридах, не ладил со всеми остальными. Он прислал к Аттиле посыльного с предложением: Куридах присягнет на верность великому Аттиле, если тот уничтожит всех остальных вождей его племени. Посоветовавшись со своими предсказателями, Аттила согласился. Поэтому когда в течение нескольких вечеров за мной никто не приходил, чтобы отвести в дом Аттилы, я поняла, что тот выступил в поход.

Аттила отсутствовал всего лишь двадцать дней, но этого хватило, чтобы я снова ощутила себя заключенной. Я была счастлива, когда мое уединение закончилось. На этот раз, в отличие от возвращения Аттилы после набега на римские территории, не устраивалось никаких празднеств, и я с нетерпением стала ожидать новостей о том, что поход обернулся бедой. Но дело оказалось не в этом. В день возращения Аттилы никто не говорил о последнем походе, однако на следующий вечер Онегиз вошел в зал в сопровождении посланца, который объявил, что Куридах выражает благодарность Аттиле за то, что он истребил других вождей и вернул мир их племени. Посол также пообещал, что Куридах не преминет выполнить свою часть договора.

Аттила отставил в сторону поднос и поднялся. Он долго рассматривал посланца перед тем, как заговорить.

— Если Куридах так благодарен, то почему не явился сам — лично выразить признательность Аттиле?

Вопрос прозвучал очень мягко, но я заметила, как пальцы Аттилы сжимают рукоять меча, и затаила дыхание, обходя гостей с кувшином вина. Посланец же низко поклонился и ответил:

— Человеку трудно смотреть на бога, как трудно смотреть на огненный венец солнца. Как может смертный взглянуть на величайшего из богов и не пострадать?

То ли этот ответ был частью послания Куридаха, то ли посол придумал его сам, чтобы спасти свою шкуру, мне сложно сказать.

Главное, что Аттиле понравились его слова. Он довольно улыбнулся и кивнул в ответ. Потом его черные глаза метнулись в сторону Эллака. Аттила отложил меч, чтобы подойти и встать позади старшего сына. Взяв его за плечи, Аттила сказал:

— Передай своему господину, что из своей Любви к нему я решил оказать еще большее покровительство. Этот славный юноша — Эллак, мой старший сын. Он поедет с тобой. Онегиз будет сопровождать Эллака, чтобы помочь ему занять свое место, рядом с Куридахом. Эллак подсобит Куридаху в управлении вашим племенем, и тогда мир в ваших землях воцарится надолго.

По выражению ужаса на лице Эллака и хитрым взглядам, которыми обменялись Аттила и Онегиз, я поняла, что этот щедрый дар был не такой уж радостью как для Эллака, так и для самого Куридаха. И когда на следующий день я не увидела ни Эллака, ни Онегиза, я поняла, что Аттила не стал откладывать исполнение своих планов.

И снова сменились времена года, а я не получала никаких новостей, за исключением того, что Аэций прислал Аттиле новое письмо. Аттила теперь все чаще ужинал в окружении своих военачальников, и большую часть времени они шептались. Меня не покидало ощущение непривычности того, что я день за днем вижу Эдеко и не могу обменяться с ним ни единым словом. Казалось, теперь он меня вовсе не замечал, и я пришла к мысли, что он забыл и обо мне, и о тех чувствах, которые я когда-то у него вызывала. Даже Аттила дал мне некоторое послабление, и хотя меня по-прежнему охраняли в хижине, одна из женщин сказала, что я могу сама приходить во дворец по вечерам. И вот каждый вечер я теперь передвигалась по городу без провожатых, наслаждаясь временной свободой. Я надеялась случайно встретиться с Эдеко и все время подыскивала те несколько слов, которые успею сказать, прежде чем он уйдет. Меня продолжало тянуть к своему народу, особенно к моей бесценной дочери, хотя теперь я понимала, что желание увидеть ее уже неисполнимо. Моя жизнь пройдет в Паннонии. И если я раньше искренне верила, что мне удастся подобраться к Аттиле, зарезать его и сбежать из этого страшного города, то теперь я об этом даже не помышляла. А если и вспоминала о своих планах, то только для того, чтобы посмеяться над ними, — так люди смеются над своими детскими проделками.

Однажды Эдеко не пришел на ужин. Военачальники Аттилы порой отсутствовали на трапезах, поэтому я не обратила на это особого внимания. Но на следующем ужине я заметила, что не было и Ореста, римского прислужника Аттилы. И когда минуло еще несколько вечеров, а эти двое так и не появились, я стала подозревать, что Аттила отправил их с заданием, и, скорее всего, в Восточную империю. Я однажды слышала, как Аттила говорил кому-то из своих людей, что Восточная империя, хоть и платит подати исправно и в срок, до сих пор не вернула всех беженцев-гуннов, как он требовал, и не освободила обещанные по договору земли южнее Дуная. Я решила, что Орест и Эдеко как раз и отправились решать эти вопросы. Мне отчаянно не хватало компании Эдеко. Я не имела ни малейшего представления о том, как далеко находится Константинополь, лишь подозревала, что очень не близко, и не ждала скорого возвращения Эдеко.

Однажды летом ко мне пришла женщина, чтобы сказать, что какое-то время моего присутствия в доме Аттилы не потребуется. Заметив мое беспокойство, она рассмеялась и добавила, что Аттила просто отправился в соседнее селение на востоке, чтобы взять себе еще одну жену — Эскам, которая, по предсказанию его прорицателей, должна была принести ему множество сыновей. Поэтому когда пять дней спустя я услышала стук копыт лошади, мчащейся во весь опор, то решила, что Аттила с невестой уже вернулись. Все слуги бросились готовиться к приему хозяина, за мной приехал охранник, чтобы передать приказ немедленно явиться ко двору. Я обрадовалась этому, потому что даже пять дней одиночества были для меня невыносимы. Я вскочила, торопливо причесалась и отодвинула завесу. Перед моими глазами оказался Эдеко. Он спешивался. Я уронила расческу и отступила в хижину.