Постепенно, шаг за шагом, в лечебнице становилось чище.

Обход прошел как обычно. Ничего нового, ничего удивительного.

Беременности, роды, болезни, раны, переломы и ушибы — что принесли за ночь. Ночь у нас пора богатая, уж сколько дурачья несут из портовых районов…

Вот и еще один пострадавший.

Лет двадцати, огненно-рыжий, с большими голубыми глазами и тонкими длинными пальцами. Я пригляделась внимательно.

А ведь…

Пальцы тонкие, длинные, с аккуратно обработанными ногтями, без заусенцев, руки чистые, без мозолей…

Будь мы на приеме у короля — я бы сказала: «аристократ».

А здесь — нет. Карманник. Синяк на пол-лица расплылся, видимо кто-то заметил, как его «ощипывают», да и угостил рыжика, чем потяжелее.

Это понимали и остальные лекари. Карнеш быстро осмотрел бедолагу, и принял решение.

— Два дня еще полежишь, потом гуляй. Проблем быть не должно. Но сегодня-завтра лежи спокойно, а то потом начнет голова болеть, или в глазах двоиться…

Судя по лицу парня — хоть пять дней пластом пролежит, лишь бы без последствий. В его профессии такое недопустимо.

Но к парню мы относились спокойно.

Ни следить за ним, чтобы что-то не стащил, ни приглядывать, никто не собирался. Лечебница же.

Сегодня ты в ней пошакалишь, а завтра сюда же и попадешь. И отнесутся к тебе безо всякой любви и симпатии, были несколько раз прецеденты. Так что я могла спокойно оставлять одежду и обувь, могла даже деньги оставлять в комнате отдыха.

Никто не возьмет.

С тем я парнишку из головы и выбросила.

Поболтала с Бертеном, согласилась прогуляться с ним в выходные, но уже не по набережной. Вдоль побережья ходили лодочки. Получше — для аристократов и чуть попроще и подешевле, но для «чистой публики». Можно было поплавать несколько часов, пристать к берегу, устроить завтрак на траве…

Я согласилась, и пообещала что-нибудь приготовить. Бертен довольно улыбнулся.

Хороший он…

А вот я поступаю подло. Он — простолюдин, я аристократка, то есть у нас ничего быть не может. Разве что короткая связь после того, как я выйду замуж. Конечно, за кого-нибудь своего круга. А я подаю ему надежду. Порядочно ли это?

Нет.

Тем более, что замуж за него я не пойду. Но… мне хочется хоть какой-то иллюзии тепла. И нормальной жизни. Хотя бы ненадолго.

День шел, как обычно.

Два перелома, одна дурочка, которая на седьмом месяце принялась тазы с бельем таскать, едва спасти успели, что ее, что ребенка, теперь будет у нас месяц лежать, как миленькая, рваная рана…

Ничего нового, ничего интересного.

Разве что доставили целую охапку лекарственных растений. Харни сказали, что это от виконта Леклера. Господин Растум порадовался, мы тоже, и принялись за разборки. Сам виконт не явился, так что Харни Растум решил отправить ему благодарственное письмо. Вдруг еще чего пришлет?

Мне об этом размышлять было некогда.

Я читала книгу, которую раздобыл для меня маркиз, делала упражнения, с радостью понимая, что многое уже умею, и прикидывала, как бы попрактиковаться. Хотя это себя ждать не заставит. С моей-то работой…

Женщина лежала на боку и стонала. Симпатичная, высокая, с темными волосами, светлыми глазами и правильными чертами хорошо вылепленного лица. Сейчас лицо искажалось болью, расплывалось, смазывалось…

Она обхватывала живот руками, выгибалась, жалобно вскрикивала…

Роды.

Тяжелые, болезненные, и… Темного крабом!

Вообще, лекари говорят так: «отошли воды — начались роды». А тут воды, похоже, давно отошли. А она еще не родила. И даже…

Я привычно принялась прощупывать женщину.

М-да. Потуги есть, а вот собственно родовой деятельности и не наблюдается.

— Принеси обезболивающее, — попросила я служительницу, а стоило той выйти, пустила в ход свои умения.

Паршиво.

Если кто не знает, роды — это мероприятие, которое требует от женщины всех ее сил и еще немножечко сверху. А у нее силенок и не осталось, считай. Не знаю, что эта дурочка делала, но вымоталась она до изнеможения. Критического, в ее случае.

Роды начались, а силы на них и нет. Вообще…

— Вот.

Линда Морли протянула мне стакан с разведенным в нем маковым молочком.

Женщина оказалась настоящей находкой для лечебницы. Неглупая, не брезгливая, не боящаяся крови, расторопная чистюля стала мне хорошей помощницей. Я знала, она выбирала дни, когда я дежурю, и старалась работать именно со мной. Видимо, потому что я отнеслась к ней по-человечески, сюда привела, посоветовала…

Линда работала не за страх, а за совесть, и даже про морячка своего вроде как призабыла.

Я поднесла к губам женщины стакан, постепенно напоила ее, и с удовлетворением увидела, как из больших голубых глаз уходит боль.

— Тебя как зовут?

— Лиана. Лиана Кортер.

Лиана, Лиана…

— Скажи, а госпожа Риона тебе не знакома?

— Это моя тетя. А…

Я кивнула Линде.

— Надо девчушку перевести в другую палату. Те две, в конце коридора, одна вроде как свободна? Принеси туда белье и приготовь все для родов. И найди, кого послать к ее тете?

— Я не… мой муж…

Я прикрыла Лиане рот ладонью.

— Пока ты здесь — слушаешь меня. Хочешь, чтобы с тобой и с ребенком все было в порядке?

Женщина закивала.

— Тогда слушайся. И рассказывай, почему ты так поздно у нас оказалась?

Линда ушла готовить палату, а Лиана заговорила, вцепившись в мою руку.

Я слушала, смотрела в большие голубые глаза, и скрипела зубами.

Девочки, милые, что ж вы дуры-то такие бываете? Хотя мне ли ругаться?

Лиана была тяжелым случаем. Воспитанная забитой матерью и властным отцом, она и свое предназначение видела в том, чтобы выйти замуж, отрожаться, вырастить детей и умереть. Шаг влево, шаг вправо… а зачем его делать? Грех ведь!

Светлый не одобрит!

Ничего особо страшного в этом не было, так живут многие женщины, но…

— Ты почему сразу не пришла, как только воды отошли?

— Муж… мы хотели…

Ага, «мы»! Просто супруг заставил девчушку отстоять службу в Храме. Воды у нее отошли как раз, когда они в храм собирались, ну и… если супруга пойдет рожать, к повитухе, значит, ему самому придется вести детей в храм, потом домой, потом кормить их завтраком, договариваться с соседкой…