Она кивнула, слушая ответ, отжала кнопку.

– Ну?

– Все верно, – сказал я. – Эксперты могут что-то найти. Если найдут, то… ниточка не оборвется, просто станет длиннее.

– Он должен оставить винтовку, – сообщила она с надеждой. – Они всегда их бросают на месте, иначе не уйти. А в наше время, как ее ни вытирай, следы останутся.

– В любом случае?

– Даже от дыхания, – отрезала она твердым голосом. – А ты, оказывается, гусь… Что, уже бывал в таких переделках?

– Тыщи раз, – заверил я. – Я же кина смотрю, а в них где только не побывал! Люблю, когда много стреляют. И когда полицейские машины разбиваются. Там такие взрывы! Словно бензовозы. Это говорит, как народ вас искренне любит… А тебе что, странно, что стреляли не в тебя или в меня, а в их сообщника? Или обидно?

Она поморщилась.

– Ничего странного, но это не значит, что не надо прятаться.

– А смысл?

Она сказала зло:

– Во-первых, любой стреляющий знает, за убийство полицейского все перевернут и всех повяжут, даже если кто-то чай приносил, во-вторых… если видят, что мы вышли на их след, то гораздо важнее оборвать этот след. Вот потому убили именно его. Но это не значит, что не надо прятаться нам!

Я ответил со вздохом.

– Логично. Там профи, думают трезво, а ты на меня орала, как не знаю кто. Грубая ты, да?.. Это я на их месте постарался бы прихлопнуть тех, кто на хвосте. В первую очередь тебя, конечно.

– Спасибо за комплимент, – буркнула она.

– Это потому, – объяснил я неуклюже, – что тебя ценю.

– Я так и поняла, – согласилась она. – А я бы на его месте тебя прибила. Слишком много знаешь.

– И соображаю, – сказал я скромно.

Она посмотрела зло.

– Только не понимаю, что за игру ведешь.

– Потому что соображаю.

Она снова метнулась к окну, посмотрела на улицу.

– Едут! Бежим!

– Что, – крикнул я ей в спину, – могут арестовать?

– Нет, – ответила она уже с лестничной площадки, – нужно посмотреть, что на крыше небоскреба!

В холле столкнулись с бегущими в дом медиками, Ингрид остановила полицейского с ними, что-то сообщила коротко и выскочила вслед за мной.

Небоскреб, с крыши которого предположительно выстрелили, в километре, но все равно быстрее на авто, раз уж прямо у подъезда, Ингрид вскочила и крикнула:

– Вперед, первый поворот налево.

Я едва успел ввалиться на свое сиденье, как автомобиль рывком сорвался с места, словно у него для таких экстренных случаев предусмотрена катапульта.

Несколько подростков на перилах площадки прокричали вслед пару оскорбительных кличек, даже мне захотелось выйти и дать им по мордам, однако Ингрид будто и не услышала или так привыкла, что уже в самом деле не обращает внимания.

Автомобиль торопливо пронесся между домами. Иногда сворачивал так круто, что я почти успевал увидеть задний номер, наконец резко остановился у подъезда.

Ингрид выскочила быстрая, решительная, и хотя пистолет в кобуре, но видно, что он у нее уже снят с предохранителя и почти что в ладони готовый к стрельбе.

Вид у нее такой, что покарабкается на крышу небоскреба по пожарной лестнице, чтобы самолично проследить путь отступления стрелявшего, но, к счастью, все-таки вбежала в здание и, сбросив скорость среди жильцов в холле, прошла со мной к лифту.

К моему неудовольствию, консьержка даже не спросила, кто мы и к кому идем, что значит – снайперу было совсем вольготно. Выходящие из всех шести лифтов жильцы нами не заинтересовались тоже, в мире растет отчужденность, куда катимся, всяк по себе, а как же сингулярность, брать ли в нее таких равнодушных…

Кабинка возлифтила обоих на семидесятый этаж, дальше поднялись по лестнице к полуоткрытой металлической двери.

Ингрид вскрикнула горестно:

– Даже не пришлось взламывать! Открыл или вообще без замка… Безобразие! Ты не притрагивайся к ней, не притрагивайся!

Дверь она приоткрыла носком туфли, ринулась по металлической лесенке наверх.

– Верно, – сказал я ей в спину. – Если кто с крыши спрыгнет, управдома посадят.

– Чего? – крикнула она, не расслышав.

– Или теперь, – спросил я, – свобода самовыражения? Как-то не слежу за законодательством. Все равно меня почему-то не спрашивают.

На крыше солнечно, сухо, но не пыльно, ветерок выдувает все до последней песчинки. Ингрид, опережая меня, ринулась к бортику. Я охватил там пространство взглядом, перед глазами запрыгали тысячи фоток снайперов, стреляющих с крыши, но все кадры из боевиков, десятки типов винтовок, есть совсем чудовищно длинные, как у Соколиного Глаза, что еще тот снайпер, некоторые винтовки с насадками поверх ствола почти на всю его длину…

Она присела на корточки и осторожно щупала кончиками пальцев бетонное покрытие.

– Пусто, – сказал я, – или совсем пусто.

Она резко обернулась.

– Что?

– Свинья этот твой снайпер, – сказал я с досадой. – Ну что за свинья чистоплотная? Раньше всегда оставляли пару окурков, слюни, сопли, не говоря уже о стреляных гильзах. А этот сморкался в платочек, интеллигент хренов, гильзы унес с собой, а сам точно был в презервативе! Весь.

– А что насчет винтовки Сэвиджа? – спросила она, глаза сузились, словно сама смотрит на меня поверх мушки. – Ты откуда знаешь?

– Я не знаю, – возразил я, – а предполагаю. С такого расстояния лучше всего достать из барретовской, но она великовата, чтобы пронести через толпу. То же самое и насчет нашей российской «Орсис Т-5000», это лучшая снайперская в мире, но ее не понесешь вот так, как ты носишь дамскую сумочку… кстати, не представляю тебя с нею.

– Заткнись, – рявкнула она.

– Можно еще израильский галац, – продолжал рассуждать я, – дальность и точность у него хороши, но размеры… только вот компактность в транспортировке.

Она спросила враждебно:

– А ты откуда знаешь?

– Так я ж кина смотрю, – повторил я и шмыгнул носом для убедительности. – А в кинах всегда подолгу заряжают и перезаряжают перед зрителем! Особенно когда девки с вот такими!.. Смотрела «Спасатели Карибу»?.. Там эти фотомодели двенадцать раз переодеваются догола и обратно, семь раз щелкают туды-сюды затворами… или как они у вас называются… Представляешь, голые девки с вот такими и снайперскими винтовками среднего и даже дальнего вида действия?.. А когда выскочили из джакузи и расхватали эти штуки?.. Что, в самом деле не смотрела?

Она отвернулась, поднялась и, перегнувшись через барьер, долго вглядывалась вниз, а потом в сторону рощи и домика, в квартире которого застрелили Германа.