– Кэт? – с тревогой обращается ко мне Кайзер.

В последние полчаса мне стало совершенно ясно, что оперативной группой, расследующей серийные убийства в Новом Орлеане, руководит не кто иной, как Джон Кайзер. Формально, конечно, это совместная операция нескольких силовых структур, но в примитивной иерархии, определяющей порядок подчиненности, Кайзер занимает верхнюю ступеньку. Я попыталась не забывать о том, что общаюсь с ним на глазах у Шона. Это моя старая проблема: я всегда подсознательно стараюсь сделать так, чтобы главный мужчина захотел меня.

– Я в порядке, – уверяю я Кайзера, повторяя про себя фразу, которую он мне сообщил несколько минут назад. Вы любите футбол? Это безобидное предложение – в теории, во всяком случае – должно послужить сигналом для шумного появления в кабинете группы специального назначения Главного полицейского управления Нового Орлеана.

– Начинайте, когда будете готовы, – говорит Кайзер. – Теперь ваш выход.

Я медленно, не оглядываясь, поднимаюсь по ступенькам и, не давая себе времени на раздумья, открываю дверь на верхней площадке. Агент ФБР похлопывает меня по спине на прощание, и я благодарна ему за это прикосновение. Я вспоминаю своего тренера по плаванию, который таким же образом желал мне удачи, когда я готовилась занять место на тумбе.

Внутри здания передо мной тянется длинный коридор с дверьми по обеим сторонам. На полу лежит вытертый зеленый ковер, стены обшиты коричневыми деревянными панелями. Здесь пахнет, как в кабинете врача, и это меня удивляет. В офисах психотерапевтов, которых посещала я, пахло жилым домом или квартирой.

– Привет! – окликает меня мужской голос. – Это вы, доктор Ферри?

– Да, – отвечаю я, приходя в замешательство от того, как тихо и даже робко звучит мой голос в мертвом пространстве коридора.

– Входите же. Сюда.

Дверь в конце коридора приоткрыта. Подойдя к ней почти вплотную, я останавливаюсь и разглаживаю юбку на бедрах. Во время поездки в машине она немного помялась.

– Входите, – раздается тот же голос. – Вам нечего бояться.

«Правильно», – говорю я себе и вхожу в кабинет.

Натан Малик сидит за большим столом лицом к входной двери. Несмотря на летнюю жару, на нем черные брюки-слаксы и черная же водолазка, скорее всего шелковая. В его мускулистой фигуре нет ни капли жира, а лысая голова кажется водруженной на плечи, как бронзовый бюст на пьедестал. У него светлая, почти прозрачная кожа. Сохранить ее такой в климате Нового Орлеана – настоящий подвиг, и эта бледность лишь подчеркивает выражение его глаз настолько насыщенного коричневого цвета, что они кажутся почти черными. Руки у него очень маленькие и изящные, они скорее подошли бы женщине. Я пытаюсь представить, как эти руки нажимают на курок, посылая пулю в спины пятерых мужчин за прошедший месяц, а потом добивая их контрольным выстрелом в голову.

Одним плавным движением Малик встает и указывает на софу напротив своего стола. Черные кожаные подушки на трубчатой хромированной раме – вполне вероятно, работа Миса Ван дер Роэ или же искусная подделка. Садясь, я быстрым взглядом обвожу его кабинет, но комната выглядит почти голой, так что в глаза мне бросаются всего несколько деталей. Стены мягкого белого цвета, полки тикового дерева и парочка длинных вертикальных картин, похожих на китайские. Слева от меня висит самурайский меч, его косо обрубленное лезвие угрожающе поблескивает, напоминая о своем предназначении. С правой стороны на шкафу восседает каменный Будда, который выглядит в достаточной мере настоящим, чтобы быть украденным откуда-нибудь из азиатских джунглей.

– Всем моим посетителям нравится Будда, – замечает Малик, опускаясь на свое место.

– Откуда он у вас? Я никогда не видела ничего похожего.

– Я привез его с собой из Камбоджи. Ему пятьсот лет.

– Когда вы были там?

– В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году.

– В качестве солдата?

Губы Малика изгибаются в тонкой улыбке.

– Захватчика. Я сожалею о том, что мне пришлось взять статуэтку с собой, но сейчас я рад, что она у меня есть.

За спиной психиатра висит мандала – замыкающаяся в круг геометрическая конструкция, составленная из пронзительно ярких цветов, которые переплетаются, образуя замысловатый рисунок, призванный погрузить зрителя в состояние медитации. Карл Юнг просто-таки обожал мандалы.

– Я очень рад, что вы пришли, но к радости примешивается и любопытство, – говорит Малик.

– В самом деле?

– Да. Я думал, что именно вы будете снимать отпечатки моих зубов. А вместо этого получил довольно-таки неприятного дантиста из ФБР.

Я смущена и растеряна.

– Он сделал отпечатки ваших зубов?

– Нет, и это очень странно. Полагаю, рентгенограммы оказалось достаточно, чтобы исключить меня из числа подозреваемых. Хотя он обработал у меня полость рта, чтобы взять образцы ДНК.

Я сижу, как в старых фильмах сидела Лорен Бэколл, сдвинув колени, но так, чтобы они были видны из-под юбки, и слегка поджав ноги. Пока Малик пожирает взглядом мои коленки, мне вдруг приходит в голову мысль, что я нахожусь здесь для того, чтобы повернуть вспять обычный ход событий в кабинете психиатра – выудить из доктора как можно больше информации, вместо того чтобы снабдить его необходимыми сведениями. Поскольку Малик, вероятнее всего, является признанным специалистом словесной дуэли, я решаю не темнить и взять быка за рога.

– Откуда вы узнали, что я работаю над этим делом, доктор?

Он небрежно машет рукой: дескать, не будем терять времени на такие пустяки.

– ФБР хотело заполучить и несколько прядей моих волос, но увы…

Малик указывает на свою лысину и хохочет. Он проверяет меня.

– Если ФБР нужны были образцы ваших волос, они их получили. Тем или иным способом. Разве что вы лысый и внизу, в чем я пока не имела возможности убедиться лично.

– Так, так. А вы не шарахаетесь от грубой прозы жизни, а?

– А вы думали иначе?

Он пожимает плечами с явным изумлением.

– Я не знаю. Мне было любопытно взглянуть на вас, чтобы понять, какой вы стали. Я имею в виду, что следил за вашей карьерой по газетам, но там никогда не сыскать нужных подробностей.

– Ну и… каковы ваши впечатления?

– Вы по-прежнему очень красивы. Но я пока что не заметил ничего, чего бы не знал о вас раньше.

– И только поэтому я здесь? Вы хотели всего лишь посмотреть, что из меня получилось?

– Нет. Вы здесь потому, что все происходящее отнюдь не случайно.

– Что?

– Наше соприкосновение во времени и пространстве. Мы с вами впервые встретились много лет назад, наше знакомство было мимолетным и шапочным, а теперь судьба снова свела нас. Юнг называл это синхронностью. Кажущаяся беспричинной череда событий, которые оказывают на человека большое влияние или имеют для него столь же большое значение.